Русская история. В самом сжатом очерке

Итак падение хлебных цен со всеми своими последствиями означало, прежде всего другого, чрезвычайное усиление платежного гнета для крестьянина. То «всероссийское разорение», которое связывали обыкновенно с неурожаем и голодом 1891 г., на самом деле было подготовлено всем предшествующим десятилетием. Уже в 1884 г. из 9 млн. крестьянских дворов Европейской России 2,5 млн. не имели лошадей; и это обезлошадение шло дальше, все ускоряясь: крестьяне Орловской губернии (теперь входит в Центральную черноземную область) за 11 лет (1888—1899 гг.) потеряли 20%, пятую часть своего рабочего скота. Крестьянская реформа упрямо хотела задержать пролетаризацию крестьянина и очень кичилась своим «освобождением с землей» (см. стр. 82); аграрный кризис 80-х годов стал превращать крестьянина в пролетария с такой быстротой, что всякие законы, которые этому противопоставлялись, разлетались как паутина. Правительство крепостнического государства, — Александр III в этом отношении ничем не отличался от своих предшественников, — принимало всякие меры, чтобы привязать крестьянина к земле и предупредить превращение его в пролетария: пересмотрели и уменьшили выкупные платежи (1881—1883 гг.), отменили подушную подать (1882—1883 гг.), стесняли до крайности крестьянские разделы (1886 г.), наконец объявили крестьянский надел неотчуждаемым (1898 г.). Ничто не помогало: расслоение деревни на пролетариат и мелкую сельскую буржуазию, на «бедноту» и «кулаков», шло неудержимо, и его должны были признать даже народнические писатели, как ни неприятно им было видеть проникновение трижды проклятого капитализма в сельскую общину. «Я долго стоял у околицы погоста, всматриваясь в наружный вид деревни, — писал один из них еще в 1880 г. — Какое разнообразие однако! Тут — куча изб, очевидно дряхлых, двухоконных, крытых соломой... Здесь, напротив, новые, трехоконные избы, с большими проулками между ними, крытые тесом, а между ними мелькали даже зеленые железные крыши с флюгерами на трубах».

К концу XIX в. Россия имела десятимиллионную армию чистого пролетариата, т. е. людей, кормившихся только от заработной платы, не считая вдвое большего количества деревенской бедноты, которая, имея еще кое-какое хозяйство, уже не могла бы существовать, не прирабатывая на стороне. Правительство Александра III разумеется этому не помогало, пытаясь сохранить «самостоятельность» крестьян путем разных экономических поблажек. Среди них было между прочим и образование «крестьянского банка», которым воспользовалось в первую голову конечно кулачество; банк давал крестьянам суду на покупку земли, но не полностью, так что нужно было приплачивать, и за огромные проценты — 7,5—8,5 — словом, это было очевидно не для бедноты; банк очень помог тому расслоению деревни, которое намечалось уже само собою, естественным путем, и ранее. А для крестьянской массы в распоряжении начальства оставалось только одно средство — внеэкономическое принуждение. Александр III частично восстановил крепостное право, подчинив крестьян (в 1889 г.) почти произвольной власти земского начальника, назначавшегося по рекомендации местных помещиков из «потомственных дворян». У крестьянина теперь опять был «барин», во многих местах «земкого» так прямо и стали звать. Новый барин, как и старый, мог сажать крестьян в холодную по своему усмотрению, а пороть — через волостной суд, который был подчинен земскому начальнику. Некоторые стали пороть так усердно, что вызвали крестьянские беспорядки и угодили в конце концов под суд. Но в общем сопротивление новому крепостному праву шло не из деревни.