1902 г. и приходится считать первым, после «воли», годом массового крестьянского движения в России. Как «массовое» это движение разыгралось в сущности на территории нескольких уездов Полтавской и Харьковской губерний и отчасти еще в Саратовской губернии, где оно однако носило уже менее массовый характер. Продолжавшееся всего несколько дней (конец марта — начало апреля) полтавско-харьковское движение носило исключительный, не частый даже и в 1905 г.,
Эти же царские прокуроры — их потом съехалось трое «судить виновных» — и дают нам характеристику ближайших причин и поводов движения, — характеристику, настолько же в своем роде беспристрастную, как цитированные выше отзывы губернаторов и жандармов о положении крестьян. Тем более беспристрастную, что сами прокуроры непосредственной причиной движения считали революционную агитацию. Несомненное существование такой агитации (только одним из прокуроров установлено 16 случаев захвата полицией революционных воззваний и брошюр в районе восстания на протяжении двух недель) делают конечно особенно интересным полтавско-харьковское движение и устраняет всякую возможность отнести его к «стихийным». Но агитация была и в 70-х годах, — массового движения однакоже тогда не было. Для того чтобы массовое движение возникло, одной агитации мало. Сельский староста одной из восставших деревень показывал на следствии: «И думаю, что если бы нам лучше жилось, никакие книжки, что бы там в них ни написано, не имели бы никакого значения. Страшны не книжки, а то, что есть нечего ни тебе, ни скоту. Земли нет и хлеба нет, сенокосов нет и выпаса для скота нет, а потому и рабочего скота за последнее время очень уменьшилось. Например в прошлом году было штук 300 голов, а теперь и 100 штук не найдешь в нашем обществе, а овец совсем даже нет. Земледельческих орудий, сколько-нибудь пригодных для работы, мы не в состоянии приобрести, потому и обрабатывать землю как следует мы не можем. Удобрить землю навозом также не можем, потому что он у нас идет на отопление... В общем у нас ежегодно не хватает на пропитание, и всегда недоедание, хватает хлеба не дальше декабря месяца».
Показания прокуроров целиком подтверждают показания этого старосты. Об этом же самом селении, Максимовке, один из прокуроров пишет: «В первой части этого селения на 657 душ обоего пола полагается 28 десятин 184 квадратных сажени земли, во второй части на 413 душ — 32 десятины: 650 квадратных саженей (т. е. владение только одними усадьбами)». «Кроме того, — прибавляет прокурор, — по сведениям, доставленным мне полтавским губернским присутствием по распоряжению губернатора, еще в 15 обществах волостей, принимавших участие в беспорядках, нет земельных наделов». В другом «бунтовавшем» селении было ¼ десятины усадьбы и ¼ десятины полевой земли на одну мужскую душу. «В Степановке (тоже «бунтовавшее» селение) — ¼ десятины на душу, и нет ни одной коровы». И т. д. и т. д.
Крестьяне того района, который первый в России начал аграрную революцию, были обезземелены, возможно, еще при крепостном праве: как раз в Полтавской губернии «воля» застала особенно много безземельных крепостных. Во всяком случае при самом «освобождении» они были ограблены, как никто. Четверть десятины на душу, о которых упоминает прокурор, — это еще ничего: были места, где земли на душу приходилось «