Русская история. В самом сжатом очерке

Нужно отдать справедливость царской администрации — она употребила все усилия, чтобы эту крестьянскую иллюзию разрушить. Помимо расстрелов на месте «преступления», в возможность которых не верили даже запасные гвардейские солдаты (в одной деревне крестьянами командовал только что отпущенный в запас унтер-офицер Преображенского полка), т. е. люди, казалось бы, хорошо знавшие военный устав, крестьяне подверглись жесточайшим истязаниям после уже «усмирения» или когда они, как это было в Полтавской губ., «усмирились» уже сами. Дадим слово опять прокурорам — в этих их показаниях всего менее подозрительным свидетелям. «Двадцать человек обвиняемых голосом Петра Фесуна заявили, что всех их пересекли, получили же они больше 200 ударов каждый, причем в частности Фесун уверял, что сам несколько часов после экзекуции был без сознания». Далее Фесун еще спрашивал: «Почему их из общего числа всех грабителей выбрали для столь жестокого наказания? Кроме того они же по пять месяцев высидели в тюрьме, а теперь хотят в третий раз судить». Обвиняемые хотели также знать, имели ли право казаки забирать у них даром все съестные припасы». «По делу Шацило из разговоров с обвиняемыми выяснилось, что высечены 10 человек; из них Устенко (23 лет) получил 200 ударов, лежал, по его словам, 2 месяца в больнице и теперь еще не может оправиться. Старик 65 лет получил 65 ударов. Подсудимые говорили, что их секли через две недели после происшествия. Распоряжался экзекуцией какой-то чиновник, фамилию которого они не знают. Обвиняемый Щетина, по делу Филимонова и других, объяснил суду, что сначала он получил 200 ударов розог, а когда его, бесчувственного, принесли домой, к нему ворвались два урядника и били его плетьми. Вид Щетины ужасный, — это какой-то полумертвый человек. С ним во время заседаний случались припадки, нечто среднее между Витовой пляской и падучей; особенно один был тяжелый, — длился часа два, пришлось послать за доктором. Кругом крестьяне говорили, что до экзекуции Щетина был здоров».

А когда один из крестьян при виде таких истязаний закричал солдатам: «Какому царю служите, — разве можно так истязать народ, как вы это допускаете?» — то ему немедленно дали 250 ударов розог — на 50 больше, чем другим. Не ссылайся на царя...

Секли направо и налево, секли буквально правого и виноватого. Один крестьянин получил 150 розог за то, что опоздал явиться по вызову губернатора. Высекли, как грабителя, несмотря на все протесты, кучера одной помещицы, который приехал по ее приказанию за ее сеном.

Картина была такая, что одного крестьянина, которого даже не секли, но который видел сечение, пришлось два раза вынимать из петли. На процессе крестьяне, — которые так и не могли понять, за что их еще судят, если их уже наказали столь жестоко, — имели такой вид, что разжалобили даже прокурора. «Обвиняемые, которых я вижу на суде, — писал он, — производят на меня самое грустное впечатление. Это — люди совершенно подавленные своим горем. Многие плачут во время заседания. Одеты они в лохмотья и имеют крайне изнуренный вид». А председатель после нескольких допросов «сделал перерыв, чтобы, — как он выразился, — привести свои нервы в порядок».

Но если председательские нервы привести в порядок было довольно легко, то привести крестьян в «порядок», желательный для царской администрации, не могли никакие истязания, и это опять засвидетельствовано одним из прокуроров. «Присматриваясь к длинному ряду лиц, проходящих перед моими глазами на суде и вне суда, причастных к этим делам, прислушиваясь к их показаниям и говору, я выношу убеждение, что крестьяне устрашены, но вовсе не убеждены. Крестьяне меня поражают еще и незамечаемой в годы моей бывшей службы на местах не то своей одичалостью, не то особой сосредоточенностью. Во всяком случае недоверчивость к начальству и полная от него отчужденность проглядывают во всем». Но если истязать крестьян власти могли вволю, то получить с них какое-нибудь возмещение за причиненные восстанием убытки помещиков оказалось выше сил человеческих. На бунтовавшую округу была наложена контрибуция не более не менее как в 800 тыс. руб. Это было постановление центрального правительства; но когда оно дошло до местных властей, то они единодушно запротестовали. «Все земские начальники единогласно заявили, что приведение высочайшего указа в исполнение в части распределения убытков между сельскими обществами, а не между отдельными виновными лицами, по их мнению, необходимо вызовет среди крестьян большое возбуждение, за последствия которого они не могут поручиться, а тем более не могут принять на себя ответственность за благополучное разрешение могущих быть острых осложнений». А один из дворян заявил, что взыскание убытков «поведет к большому обострению отношений между крестьянами и помещиками, притом в такой степени, что помещикам придется оставить свои имения». В конце концов уже в 1904 г. контрибуцию пришлось сложить, не получив почти ни копейки.