Русская история. В самом сжатом очерке

В кругах либералов и «освобожденцев» было такое ликование, как будто революция уже произошла. Земский съезд стал казаться чем-то вроде учредительного собрания. На самом деле съезд, собранный с разрешения министерства внутренних дел и тщательно охранявшийся полицией от вторжения студентов и рабочих, представлял довольно смешную картину. Уже эти полицейские заботы ясно показывали, что земцы далеко отстали от масс и вовсе не выражают желаний и стремлений большинства населения. Основных вопросов, которые волновали это последнее, — земельного и рабочего — съезд вовсе не коснулся. Он занялся исключительно вопросом о конституции, причем и по этому вопросу раскололся: крупное меньшинство (38 человек из 98) высказалось только за совещательный голос народного представительства в государственных делах, т. е. это меньшинство было убеждено, что самодержавие еще необходимо для ограждения интересов помещиков и буржуазии, что ограничивать царскую власть для этих классов вредно. Это была старая земская точка зрения, выразившаяся еще в адресах, подававшихся Николаю по случаю его вступления на престол (в 1895 г.).

Влияние начинавшейся революции и выразилось в том, что большинству членов земского съезда этого было уже мало: большинство высказалось за решающий голос народных представителей в законодательстве.

Но чтобы ограничить царскую власть, нужно было обладать какой-то настоящей, реальной силой. Этого у пугливо сторонившихся от «толпы» земцев разумеется не было. Вся их надежда в сущности могла основываться лишь на остатках «ляоянского» настроения в высших сферах. Этих остатков хватило на то, чтобы Николай согласился «потолковать» со своими приближенными о постановлениях съезда (сообщенных правительству неофициально, как неофициальным, частным делом считался и самый съезд). Столковались на том, чтобы издать высочайший манифест, где в конце должно было говориться и о народном представительстве, разумеется по формуле меньшинства, т. е. о представительстве совещательном. Но в последнюю минуту Победоносцев и Витте, спешивший исправить свою испорченную перед войной репутацию, отговорили и от этого. Манифест, вышедший 12 декабря (старого стиля) 1904 г., говорил только об административных реформах и о некотором, весьма неопределенно выраженном расширении прав населения и свободы печати; о народном представительстве не было ни звука. А одновременно с манифестом изданное «правительственное сообщение» формально запрещало поднимать в общественных собраниях вопрос о конституции.

Манифест 12 декабря поставил земцев в крайне глупое положение. Стало совершенно очевидно, что заговорить самодержавие словами не удастся. Между тем кроме слов в распоряжении земцев ничего не было. Слова лились водопадами: «Союз освобождения» в связи с земским съездом развил по всей стране обширную «банкетную кампанию». Придирались к разным случаям, например к сорокалетию судебной реформы Александра II (см. ч. 2), чтобы устраивать торжественные обеды, на которые собирались тысячи интеллигентов и кое-кто из либерально настроенных представителей буржуазии. Рабочих старались не пускать; однако они при поддержке студенчества обыкновенно прорывались и несколько портили настроение обедающих своими совсем уже не «либеральными» речами. Но и интеллигенция говорила разумеется резче, чем земцы на своих деловых совещаниях. За обеденным столом люди ведь всегда менее воздержаны на язык, чем за столом, покрытым зеленым сукном. Но там ли, тут ли кроме слов в распоряжении и «либералов» и «радикалов» ничего не было. А Николай, как кот Васька, слушал да ел.