Русская история. В самом сжатом очерке

Совершенно естественно, что во главе этой разношерстной массы, где рядом с профессором, инженером с жалованьем в десятки тысяч золотых рублей, адвокатом или доктором с десятитысячной «практикой» стоял сельский учитель в пиджаке, обтрепанном не меньше, чем у подпольщика, с гордостью заявлявший, что он «настоящий пролетарий», ибо кроме этого пиджака у него ничего нет, — совершенно естественно, что руководителями союзов оказались социалисты-революционеры, быстро оттеснившие на второй план «освобожденцев» (поскольку те сами не превращались в эсеров) и бдительно охранявшие союзы от зловредного влияния марксизма. Но совершенно естественно также, что у этой пестрой толпы, начавшей уже с февраля объединяться в «Союз союзов» (он окончательно сложился на московском съезде в мае), не нашлось ни общей программы, ни общей тактики. В политической области все союзы сошлись только на одном — требовании созыва учредительного собрания; это подчеркивало их демократический характер и отделяло их от правого крыла «освобожденцев», уже готового сложиться в «конституционно-демократическую партию» (в просторечии — «кадеты»), в более или менее чистом виде представлявшую буржуазно-либеральное течение. В отношении тактики союзы не могли не предоставить своим членам действовать в сущности как кто хочет: если бы эсеры сделали обязательной свою террористического тактику, они растеряли бы ⁹/₁₀ своих «союзников»; в то же время подчиняться пролетарской дисциплине «свободные» интеллигенты считали для себя унизительным, а ограничиться исключительно легальной тактикой будущих кадетов — значило бы отказаться от революции, союзы же были все-таки революционными организациями. В качестве смутной идеи уже тогда стал возникать план политической забастовки интеллигенции, — в конце концов единственным пригодным оружием оказывалось пролетарское. Но пустили это оружие в ход лишь тогда, когда пролетариат показал пример, как им пользоваться, и последовал примеру раньше других союзов наиболее близкий к пролетариату союз железнодорожников.

Пример был усвоен не скоро, лишь к осени. Весною союзы только завязывались, и то, что едва лишь назначенный полицейским диктатором России Трепов не принимал никаких экстренных мер к их «обузданию», ясно показывало, как мало значения придавалось наверху новой форме интеллигентской организации. Во всяком случае в Царском Селе настроение было столь же весеннее, как и погода. Мукден был понемногу забыт, и раз нашли и наказали виновного, т. е. Куропаткина, — значит все было в порядке. 15 мая Николай записал, что «был очень хороший пикник». В этот самый день за десять тысяч кмлометров от него сдавались японцам последние остатки его флота.

Если Ляоян был неудачей, Мукден поражением, то Цусима была катастрофой. Имя Цусимы так известно теперь всякому грамотному русскому, что едва ли стоит пояснять, что речь идет о самом крупном из островов пролива, отделяющего Корею от Японии. Судьба японской войны решилась на той самой черте, на которой когда-то останавливались вожделения «Романовых». Если бы план Николая — завладеть Кореей — осуществился, на берегах этого пролива развевался бы русский флаг. Теперь в виду этих берегов русский флаг был окончательно спущен, — Россия перестала быть великой тихоокеанской державой.

Мы помним, что посылка на Дальний Восток так называемой «второй эскадры» в октябре 1904 г. была последним и отчаянным средством выручить осажденный Порт-Артур, ударив в тыл блокировавшему последний японскому флоту. Артур сдался, когда эскадра была еще на полдороге, и дальше ей итти повидимому не было никакого человеческого смысла. Но «с войны побитыми не возвращаются» не только на суше, но и на море. Эскадра во что бы то ни стало должна была итти вперед, — итти в сущности на верную гибель.