Русская история. В самом сжатом очерке

Недостатком «важной меры» (уже самое положение показывает, с каким трудом она влезла в голову Николая) было то, что она опаздывала самое меньшее на два месяца. Совещательное представительство — вкратце это именно и было то, о чем так длинно и тягуче рассказывал в своей записи Николай, — могло бы удовлетворить меньшинство буржуазии в декабре; в феврале оно не удовлетворяло уже никого. И, вдобавок, не прошло недели со дня издания столь «важного» в глазах Николая манифеста, как новый удар на внешнем фронте, удар более тяжелый, чем все бывшие доселе, напомнил, что ни о каком расширении рынка путем побед над коварным врагом и думать не приходится.

Мы видели (см. выше, стр. 304—305), что для перехода в новое наступление Куропаткин дожидался, пока его армия будет иметь решительный численный перевес над японскою. К концу января—началу февраля 1905 г. это и было, казалось, достигнуто. Всего с начала войны было переправлено в Манчжурию к этому времени более 800 тыс. человек. Вычитая все потери, а также войска, оставшиеся в тылу, Куропаткин имел под Мукденом не менее 400 тыс. штыков и сабель на бумаге, по спискам, и не меньше 300 тыс. на самом деле. Японцы, хотя к ним и подошла теперь армия, взявшая Порт-Артур, были значительно слабее. Уже к концу января русская армия попробовала перейти в наступление (сражение при Сандепу), но обычная безалаберщина привела к тому, что все кончилось бесполезным кровопролитием. Это однако была лишь частичная неудача, не обескуражившая русского главнокомандующего, который продолжал готовить решительную атаку по всему фронту. Японцы его предупредили и атаковали первые. По обыкновению они напали не там, где хотели прорваться, и, отвлекши внимание русских к месту своей демонстративной (ложной) атаки, быстро двинули войска в обход обоих флангов русской позиции. Сражения вокруг Мукдена начались 12/25 февраля, а 26 февраля (10 марта) Николай писал в своем дневнике: «Опять скверные известия с Дальнего Востока: Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступать к Телику. Господи, что за неудачи!»

Мукденская неудача была гораздо тяжелее ляоянской. На этот раз не удалось отступить во-время; русская армия была смята и уходила от Мукдена в полном беспорядке, теряя орудия, обозы и десятки тысяч пленных. Сто лет, со времени Аустерлица⁵⁴. Куропаткин потерял всего, с пленными, до 120 тыс. человек — почти треть всех своих солдат — и смог остановить наступление японцев лишь на 190 км к северу от Мукдена. Во всей Южной Манчжурии не осталось теперь ни одного русского. От окончательного истребления русскую армию спасли только, во-первых, огромные потери самих японцев, — и у них выбыло из строя не менее 70 тыс. человек, — а, во-вторых, слабость японской конницы, которая была вдвое малочисленнее русской. Японцы поэтому не могли так же энергично преследовать русских, как атаковали.

Для японцев война была теперь в сущности кончена, так как забираться в глубь Северной Манчжурии, далеко от моря, никогда не входило в их планы. Но русское правительство, озлобленное своими поражениями, не хотело сдаваться. «С войны побитыми не возвращаются», — твердили русские генералы (преимущественно те, что оставались в Петербурге). Пользуясь тем, что война велась далеко от жизненных центров России, на далекой окраине, в Петербурге и после Мукдена продолжали хорохориться, посылали на Дальний Восток все новые и новые войска и с надеждой следили за приближавшейся к Тихому океану второй эскадрой, вышедшей из Кронштадта в октябре (см. стр. 306). А за Мукден нашли конечно виноватого, «ошибками» которого и объяснилось все дело: 1/14 марта Николай «целый день находился в угнетенном настроении духа», а 2/15 записал: «Куропаткин сменен, и назначен главнокомандующим Линевич». К маю он совсем утешился и стал предаваться обычным невинным развлечениям: 8 мая «убил кошку».

Такая смена настроений объяснялась еще и тем, что за Мукден находилось как будто утешение в победах на внутреннем фронте. В течение этого промежутка времени были, во-первых, закрыты бунтовавшие просветительные общества, причем долго топтавшаяся перед ними в нерешительности полиция, как и следовало ожидать, не встретила никакого сопротивления, а, во-вторых, была арестована боевая организация партии социалистов-революционеров (4 февраля присоединившая к Плеве самого реакционного и самого энергичного из великих князей, Сергея Александровича, правившего Москвою). Этот арест привел черносотенцев в особенный восторг, — не нужно забывать, что им всем, как и Николаю, революция казалась особенно страшной именно в образе «бомбы». «Московские ведомости» писали о провале эсеровских боевиков, как о «Мукдене русской революции», и не замечали при этом, что таким заголовком они признаются в полном разгроме русской армии под настоящим Мукденом.