Русская история. В самом сжатом очерке

Почему же однако в Москве все же состоялось вооруженное восстание, а в Петербурге нет? Меньшевистские авторы, — например покойный Н. А. Рожков, который как историк 1905 г. несомненно принадлежит к меньшевистскому лагерю, — склонны объяснять это именно политической отсталостью московского пролетариата. В частности Прохоровскую мануфактуру, по Рожкову, сделало цитаделью московского восстания именно то, что там были наиболее отсталые рабочие, — значит наиболее склонные к «повстанческой» тактике. Чем, таким образом, политически сознательнее рабочие, тем менее они, видите ли, склонны восставать с оружием в руках. Теория несомненно очень приятная для западноевропейской буржуазии, которая очень охотно объясняла бы социалистический переворот в России «невежеством» и «отсталостью» ее пролетариата, — но одинаково легко опровергаемая как в своей общей форме, так и в том частном примере, который приводит Рожков. В неудачную западноевропейскую революцию 1919—1923 гг. наиболее резкие формы борьбы мы имеем в Германии, где рабочие чуть не десять раз брались за оружие, всякий раз благодаря главным образом превосходной дезорганизаторской работе германских меньшевиков терпя поражение. Ни в Англии, ни во Франции до оружия дело не доходило. Но кто же станет отрицать, что политически германский пролетариат, воспитанный Энгельсом, Вильгельмом Либкнехтом, Бебелем, Мерингом и т. д. был сознательнее, чем английский или даже французский, который долгие годы шел за великолепным оратором, но в теории худшим путаником, чем даже меньшевики, Жоресом? Как раз наиболее политически сознательные рабочие Европы и оказались наиболее склонными к «повстанческой» тактике. А что касается Прохоровской мануфактуры, так мы сейчас видели, что наименее сознательная, полукрестьянская, часть ее рабочих разъехалась по деревням и никакого участия в восстании не приняла вовсе, даже в качестве забастовщиков. Дрался же на Прохоровке основной кадр ее рабочих, постоянно связанных с фабрикой и сильно распропагандированных, с одной стороны, эсерами, с другой — социал-демократами-большевиками, имевшими свою опорную базу в ремесленной школе при фабрике.

Таким образом московские рабочие все же в большом числе взялись за оружие — и взялись бы в еще большем, если бы были большие технические возможности — не потому, что они были отсталыми, а несмотря на политическую отсталость их основной массы. И тут приходится вспомнить о другой причине, попутно вскрывшейся перед нами, когда мы коснулись германской революции: дезорганизаторская деятельность меньшевиков в Москве гораздо меньше могла себя проявить, чем в Петербурге. Имеется ряд указаний, как питерские рабочие просили оружия, бомб, предлагали те или иные боевые выступления, например взорвать некоторые мосты на Николаевской (теперь Октябрьской) дороге, что на двое суток задержало бы отправку войск в Москву для подавления восстания, — их поливали холодной водой или «водили» до тех пор, пока предложенное оказывалось физически невыполнимым. Агитация против восстания, зачатки которой можно нащупать, как мы видели, уже в «Известиях Петербургского совета», велась теперь на фабриках и заводах с цинической откровенностью: унылое, упадочное настроение более отсталых слоев рабочей массы использовалось во-всю. Потом некоторые меньшевики открыто хвастались, что они «сорвали большевикам восстание». И над всеми попытками восстания в Питере тяготеет зарисованная, по личным воспоминаниям т. Ярославского, фигура Мартова, сидевшего на решительном собрании Центрального и Петербургского комитетов, «как в воду опущенный», жалко что-то бормоча о невозможности «выступления»⁷⁶. Но, — прибавляет т. Ярославский в этом отрывке своих воспоминаний, чрезвычайно ценном для характеристики петербургского положения, — «и в петербургской организации нашей партии чувствовалось полное неумение наметить и оказать конкретную помощь восстанию».

В Петербурге не только меньшевики были очень сильны, но и большевики в силу указанных выше условий (см. стр. 370—373) обладали меньшей способностью сопротивления Мартовым и К°. И вот, если в Москве дело дошло до вооруженного восстания, а в Питере нет, главную причину приходится видеть в том, что в Москве большевистский социал-демократический комитет почти безраздельно руководил рабочим движением — влияние эсеров среди московского пролетариата было ничтожно, и если они производили большой шум, то исключительно благодаря мелкобуржуазной интеллигенции и учащейся молодежи, где, наоборот, они царили почти безраздельно⁷⁷, — меньшевики же в Москве были действительно «меньшевиками», т. е. составляли в социал-демократической организации слабое меньшинство. Благодаря этому они не только ничего дезорганизовать не могли, но в вопросе о восстании довольно послушно шли за большевиками.