Характерным образом больше всего отстает пшеница, которая сеялась больше всего именно в «колониях», где господствовала самая экстенсивная культура, а более всего увеличились урожаи ржи — старого основного крестьянского хлеба. Само собою разумеется, что появление сельской буржуазии могло лишь в небольшой степени отразиться на средних цифрах, поскольку единоличные хозяйства, за вычетом проданных наделов, составляли не более 10% всех крестьянских хозяйств. Наблюдений над непосредственной разницей хуторских и общинных урожаев было сделано слишком мало, чтобы можно было сделать выводы в масштабе всей страны, но то, что говорят отдельные наблюдения, подтверждает общий вывод. В Тульской губернии в 1912 г., при среднем урожае по всем крестьянским землям в 5,2 ц
ржи с гектара, хуторяне сняли 9,8 ц; для овса соответствующие цифры будут 7,7 и 13,5 ц. На юге, в Бердянском уезде, общинная пашня дала в среднем за 1912—1913 гг. по 6,5 ц для озимой пшеницы и по 8,1 ц для ячменя, а хуторяне сняли по 10,2 ц пшеницы и по 10,4 ц ячменя. В Николаевском уезде по яровой пшенице у общинников родилось по 4,7 ц, у хуторян — по 7,5 ц на гектаре.Всеми правдами и неправдами сельскую буржуазию Столыпин начал создавать, и это давало себя чувствовать целым рядом признаков уже вне области сельского хозяйства в тесном смысле этого слова. Потребление кровельного железа
в России с 1905 по 1913 г. увеличилось почти вдвое (219 тыс. и 414 тыс. т). Душевое потребление сахара с 6 кг в год в 1905/06 г. увеличилось до 7,8 кг в 1912/13 г. Ввоз сельскохозяйственных машин «простых», т. е. потребляемых преимущественно мелким хозяйством, с 17,1 млн. руб. в 1909 г. вырос до 23,7 млн. руб. в 1913 г. Вместе с сельской буржуазией рос рынок, — вместе с рынком росла промышленность. Переработка хлопка с 324 .тыс. т в 1908/09 г. дошла до 391 тыс. т в 1912 г.; выплавка чугуна — с 2,8 млн. до 4,6 млн. т; добыча угля — с 26,3 млн. до 36,3 млн. т. Хлебный вывоз сравнительно с началом столетия увеличился почти вдвое (приняв 1900 г. за 100, в 1911 г. мы имеем 196). Количество принятых русскими железными дорогами грузов возросло с 17,4 млн. в 1900—1909 гг. до 20 млн. т в 1910—1914 гг. — на 23%, причем в первом случае вывозилось за границу 12,4 млн. т, а во втором — только по 11,5 млн., т. е. внутренний рынок поглощал в первом случае всего 5 млн. (не считая конечно продаж и покупок на месте, на уездных рынках), а во втором — почти 10 млн. т.Было бы конечно крайне наивно относить все это преуспеяние на счет столыпинской политики. Но она все же создавала иллюзию быстрого и надежного хода по буржуазным
рельсам, и несомненно, что столыпинщина не задерживала, а подталкивала движение, создававшееся целым рядом причин, прежде всего благоприятной конъюнктурой на хлебном рынке, высокими ценами на хлеб. И у тех поверхностных наблюдателей, которые приходили в такое отчаяние от первых успехов столыпинщины, от картины безнаказанного разгона двух первых дум, холопства третьей, безудержного разгула полевых судов, картина этого буржуазного прогресса, возглавляемого Столыпиным, создала самый странный и вполне контрреволюционный энтузиазм. Эти люди ждали, что «капиталистическое развитие деревни будет неуклонно итти вперед и параллельно этому будут отмирать остатки крепостнического хозяйства». Никакой новой «бури», никакой революции для сметения этих «остатков» не понадобится: аграрная революция в России более невозможна, а рабочим остается только «мирным путем» отстаивать свои права.У писателей этого типа — сейчас цитированные и несколько мною сокращенные слова принадлежат покойному Н. А. Рожкову, — наивный оптимизм по отношению к столыпинщине характерно смешивался со столь же наивным пессимизмом по отношению к массам. Они не договорились до «Поприщина», но мысленно были недалеки от этого. Поражение масс в открытом бою им казалось полным и окончательным. Делай с ними, что хочешь. Они забывали, что крестьянин начал борьбу с помещиком за землю не в 1905, а в 1605 г., и не прекращал ее, мы видели, даже в разгар столыпинщины. И не полицейскими мерами можно было оборвать вековой процесс в пользу помещика. Они забывали, что в Западной Европе «мирное» разрешение аграрного вопроса было связано с полным переходом на буржуазные рельсы, а Столыпин не мог отказаться даже от земского начальника.