Русская история. В самом сжатом очерке

Николаевское царствование было промежуточным царствованием. Промышленный капитал уже был налицо и боролся за власть с торговым, но последний пока был настолько силен, что не шел ни на одну явную уступку, стараясь закупить своего соперника тайными поблажками. Наиболее откровенным способом подкупа была внешняя политика, о которой уже говорилось. Но промышленному капиталу нужны были не только новые рынки, ему нужен был, во-первых, свободный рабочий, а, во-вторых, ему нужен был «грамотей-десятник», нужна была интеллигенция, чтобы управлять этим рабочим, организовывать промышленность и руководить ею. При Николае был основан технологический институт, возникли «реальные» гимназии, где основой преподавания были математика, физика, естественные науки, коммерческие училища; были попытки улучшить университеты, подготовляя преподавателей для них в заграничных университетах; это отчасти и удалось. Сороковые годы были блестящим временем для Московского университета. И рядом с с этим главное место отводилось классическим гимназиям, где в основу были пложены никому не нужные древние языки, главным образом латинский. Из учеников старались воспитать исправных чиновников (для чего в старших классах преподавалось законоведение) и внушить им преданность «православию, самодержавию и народности». Выучившихся в заграничных университетах профессоров держали под строгим надзором; разрешение прочесть самую невинную публичную лекцию об Александре Македонском, о Тамерлане давалось с величайшим трудом, почему разумеется всякая такая лекция становилась чуть не революционным событием. Напечатать ничего нельзя было без разрешения цензуры, что заставляло писателей прибегать к «эзоповскому» языку, а читателей учило понимать с полуслова и читать между строк. Писалась статья об австрийском министре финансов Бруке, а все знали, что речь идет о русском министре финансов Броке. Нельзя было разумеется и подумать напечатать что бы то ни было об освобождении крестьян, нельзя было даже назвать прямо крепостное право: вместо него употреблялось выражение «обязательная рента», а статья озаглавливалась «О причинах колебаний цен на хлеб в России». Все знали, что в ней говорится именно о крепостном праве и ни о чем больше.

Около крепостного права всего больше хлопотал и Николай I, но хлопотал тайком, пуще всего боясь, как бы это не огласилось и не стало известно, боже сохрани, прежде всего помещикам, а затем самим крестьянам. С первого же года своего царствования, 1826 г., он созывает один комитет по крестьянскому вопросу за другим, и все эти комитеты были секретные. В своем кабинете он украдкой показывал своим приближенным шкап: «Здесь документы, — говорил он, — с которыми я поведу процесс против рабства». Но дальше его приближенных — и то самих доверенных — никто этого шкапа не видел. Только раз он решился поговорить об этом вопросе «келейно» со смоленскими помещиками, но, наткнувшись на сопротивление, струсил и не настаивал. Вообще своим характером этот «железный» государь, «царь-рыцарь», очень напоминал пословицу — «молодец среди овец, а на молодца и сам овца». Из его хлопот по крестьянскому делу ничего разумеется не вышло, вышел только закон об «обязанных» крестьянах, позволявший помещикам не освобождать крестьян совершенно, а только отказываться от права на их личность. «Обязанные» крестьяне не могли быть продаваемы поштучно, как скот, нельзя было менять их на собак, по произволу брать во двор и т. д., но они попрежнему должны были работать на барина, платить ему оброк, то и другое только в определенном размере (определенном самим помещиком). Словом, всякий не спившийся с ума барин делал именно то самое, что ему позволял этот закон: можно спросить, кто захотел бы таскаться по канцеляриям, чтобы на бумаге закрепить то, что и так ему никто делать не мешал? Это было все равно что издать закон, разрешающий ходить ногами, есть ртом и т. д. Немудрено, что желающих воспользоваться «благами» нового закона почти не нашлось, только некоторые придворные Николая, из холопства, перевели своих крестьян в обязанные; крестьяне остались к этому благодеянию совершенно равнодушны.

Спрашивается: почему же Николай топтался на месте в этом вопросе важность которого он понимал? Конечно не только потому, что у него характера нехватало. Мы видим, что там, где хозяйственные условия требовали освобождения, как это было с крепостными мастеровыми на фабриках, освобождение и совершилось без всяких затруднений и без обсуждения вопроса семьдесят семь раз в секретных комитетах. Не характер Николая определял положение, а положение определяло характер и его самого и всего окружавшего его общества. Промежуточное положение, борьба между новым, которое стучалось в дверь, и старым, которое упорно не хотело отмирать, всех «властителей» тех дней делало промежуточными существами, которые думали и говорили одно, а делали другое, что приводило к страшному развитию в тогдашнем высшем обществе лицемерия.