Русская история. В самом сжатом очерке

Зато, если мы возьмем земские налоги, мы получим картину, как раз обратную: гектар «надельной», т. е. крестьянской земли, платил 37 кол., дворянской — 19 коп., а казенной и «удельной», т. е. принадлежавшей царской фамилии, — всего 11 коп. Почти по слову евангельскому: имущему дастся, а у неимущего отнимется. К тяжести, выжимавшей из крестьянина «прибавочный продукт» после 19 февраля 1861 г., и «земское самоуправление» привесило свой фунтик. Если прибавить к этому, что помещики очень неисправно платили налоги, причитавшиеся на их долю, недоимка помещичьих земель была гораздо больше крестьянской, притом, чем барин был богаче, тем он платил хуже и тем труднее было с него что-нибудь взыскать, — картина будет полная: и в земской реформе, как в крестьянской, старый порядок победил больше чем наполовину. Земское самоуправление в сущности осталось дворянским самоуправлением, на счет крестьян. И едва ли последние могли утешаться тем, что теперь это было еще меньше самоуправление, чем раньше. Чисто крепостническое государство оказывало больше доверия помещику, чем то полукрепостническое, которое установилось в России после 60-х годов. До земской реформы местные помещики выбирали и местный суд и местную полицию; теперь выбор судей за ними остался: мирового судью выбирало уездное земское собрание, и понятно, кого оно выбирало, не считая даже того, что для избираемого обязательно было владеть имением не ниже известной ценности; мировой судья в деревне был всегда из помещиков. Но полицию центральная власть стала назначать. Прежде исправник выбирался помещиками уезда, теперь его присылала губернская власть. И по отношению к этой власти земские собрания были куда менее самостоятельны, чем раньше дворянские (оставшиеся, но исключительно как сословная организация). Те имели право подачи прошения на «высочайшее имя», эти—нет. И губернатор был поставлен определенно над ними, он должен был следить за «законностью» их решений, точно этого не мог делать суд, во всех странах являющийся именно охранителем законности.

Крепостническое государство отступило таким образом на всех фронтах очень недалеко и сейчас же прочно укрепилось на «тыловых позициях». Русская промышленность не добилась того, что получили задолго до этого английская и французская, — участия в организации страны через буржуазный парламент. Она не поручила даже того, что имела германская, — постоянного совещательного голоса в такой организации; постоянное буржуазное представительство при центральной власти дала русской буржуазии только рабочая революция 1905 г. Она не получила даже свободного рабочего. Чем же объясняется такое приниженное положение русской промышленной буржуазии сравнительно с западной? Почему она не дерзнула на большее, чем жалкие «великие реформы» 60-х годов, да и их, как увидим дальше, не умела отстоять без уступок? Тут нам надо вернуться назад, и мы увидим, что русский буржуа сначала был в своих мечтаниях даже смелее западных, но суровая действительность — действительность русского экономического развития — подрезала крылья этим мечтам.

Революционная буржуазия