Так писал Радищев о крепостном праве в то самое время, когда оно, мы знаем, было особенно дорого помещику. Уже этого стерпеть крепостническое государство не могло. Но Радищев не останавливался перед маленьким государем, он добирался и до большого. Уже в одной книжке, изданной еще до «Путешествия», он объяснял своему читателю, что «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». «Неправосудие государя дает народу то же над ним право, какое ему (государю) дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества». Тогда это прошло Радищеву даром. В «Путешествии» он заговорил о том же во много раз смелее. Он вставил в одну из глав своей книги будто бы не им сочиненное стихотворение «К вольности», написанное так, что до революции 1905 г. его невозможно было напечатать в России. Содержание этого стихотворения посвящено вооруженному восстанию против самодержавия, — восстанию удачному, которое кончается тем, что «венчанному мучителю», царю, отрубают голову. Царь при этом называется «чудовищем ужасным», «злодеем, злодеев всех лютейшим» и т. п. Прочитав это стихотворение, Екатерина нашла его «совершенно и явно бунтовским», «криминального (т. е. преступного) намерения». Действительно, откровеннее о царях в России не говорили до Николая II; так, как Радищев, решались писать только за границей. А он издал свою книжку в Петербурге!
Нас не должно удивлять, что, попав за свою книгу в тюрьму, Радищев держал себя на допросах совсем не геройски. Мужество дается революционеру сознанием, что за ним, за его спиною стоит весь народ. Радищев и не думал обращаться к народу: книжка была напечатана в ничтожном числе экземпляров, да и написана так, что выше мы должны были немножко исправить некоторые выдержки, чтобы сделать их понятными. Это — интеллигент писал для интеллигенции. Одиночество Радищева достаточно объясняет нам упадок духа, который им овладел, когда он, одинокий литератор, лицом к лицу оказался со страшным самодержавием. Но это самодержавие получило от автора «Путешествия» такую звонкую пощечину, что она слышна была целое столетие.
Никакой связи с крестьянским движением у первого русского республиканца, — как со всею справедливостью можно назвать Радищева, — не было. Правда, в своем «Путешествии» он с сочувствием говорит об убийстве крестьянами жестоких помещиков, но это все, что у него можно найти хотя бы отдаленно напоминающего пугачевщину. Зато у Радищева были несомненные связи в другую сторону: он близко интересовался экономическими вопросами, на что его натолкнула отчасти его служба (он был начальником петербургской таможни). В показаниях он прямо упоминает о том влиянии, какое на него имела тогдашняя экономическая литература, преимущественно французская. У него были и собственные работы, например «Письмо о китайском торге», написанное им во время ссылки, в Сибири. Здесь он высказывает новую для того времени мысль о необходимости «покровительственной системы» (см. стр. 79), осуществившейся в России через тридцать лет после этого письма. «Запрещение иностранных мануфактурных произведений неминуемо родит мануфактуры дома, — говорит Радищев, — а без того внутренние рукоделия могут притти в запустение». Республиканец Радищев был таким образом в то же время одним из первых провозвестников идей промышленного капитализма в России.