Как же относилась ко всему этому революционная буржуазия, желавшая положить конец крепостническому государству? Она боялась, боялась едва ли еще не больше, чем цари и их двор. Вся история попыток революционной буржуазии свергнуть самодержавие проникнута этим страхом перед крестьянскими ножами и топорами. Они всюду мерещились этой буржуазии и сковывали ее страхом в самые решительные минуты. А после волнений 1861 г. буржуазная революционность совершенно выдыхается и гаснет, после этого о ней и говорить не приходится.
В конце XVIII в. буржуазная интеллигенция была в России еще очень немногочисленна. Она сосредоточивалась в
Не будучи вовсе буржуазными революционерами, масоны подготовки последним путь в двух направлениях. Во-первых, в масонских ложах, наряду с вольными разговорами о религиозных предметах (по тогдашнему времени усомниться даже в превосходстве православия над другими вероисповеданиями было уже тяжким преступлением, а масоны вовсе вероисповедных различий не признавали), велись и вольные политические разговоры; а во-вторых, масонская ложа с ее таинственностью была очень удобной оболочкой и очень хорошей школой для заговора: недаром заговорщики-декабристы все вышли из масонских лож, и недаром правительство относилось к масонам с крайней подозрительностью, пока Александр I не запретил масонские ложи вовсе. Но первый, кого можно назвать буржуазным революционером в России, вышел не из масонской ложи, а был учеником французских философов и публицистов XVIII в. Это был Александр Николаевич Радищев, автор книги «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790 г.).
Вся его «революция» и заключалась в издании этой книжки. Около него не было даже маленького кружка, он был совсем одинок. Суд не нашел у него ни малейшей попытки «взбунтовать» кого бы то ни было. В жизни это был самый смирный литератор, какого только можно себе представить. Посаженный в тюрьму, он горько каялся, что написал свою книгу, которую он назвал в письме к следователю «мерзительной» и «гнусной». Тем не менее Екатерина сослала его в Сибирь. За что же? Два места из «Путешествия» объяснят это. «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что мы крестьянину оставляем? То, чего отнять не можем, — воздух. Да, один воздух. Отнимаем у него не только дар земли — хлеб и воду, но и самый свет. Закон запрещает отнять у него (крестьянина) жизнь. Но разве мгновенно (т. е., сразу). Сколько способов отнять у него постепенно! С одной стороны, почти всесилие, с другой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судья, исполнитель своего решения, и по желанию своему — истец, против которого ответчик ничего сказать не может».