Русская история

Москва осталась без царя. По удачному выражению Костомарова, «Димитрий уничтожил Годуновых и сам исчез, как призрак, оставив за собою страшную пропасть, чуть было не поглотившую Московское государство». Действительно, после смерти Феодора была хозяином Ирина, а еще более Борис; по смерти Годуновых – Димитрий, а после него не было никого или, вернее, готовилась хозяйничать боярская среда – на поле битвы она осталась единой победительницей. Сохранилось известие, что еще до свержения Димитрия бояре, восставшие на Самозванца, сделали уговор, что тот из них, кому Бог даст быть царем, не будет мстить за прежние «досады», а должен «по общему совету» управлять Русским государством. Очевидно, мысль об ограничении, в первый раз всплывшая еще при Борисе в 1598 году, теперь была снова вспомянута. Так как из своей братии царь мог быть не сладок боярству, как не сладок был ему Борис с 1601 года, то боярство желало гарантий своего положения, с одной стороны, а с другой – участия в управлении. Но тот же факт избрания Бориса должен был привести на память боярам, кроме приятных им гарантий, и то еще, что Борис был избран на царство Собором всей земли. А это соборное избрание было в данную минуту совсем нежелательным прецедентом для боярства, как среды, получившей всю власть в свои руки. Поэтому обошлись без Собора.

Москва после переворота не скоро пришла в себя. И 17 и 18 мая настроение в городе было необычное. Ранним утром 19 мая народ собрался на Красной площади, духовенство и бояре предложили народу избрать патриарха, который бы разослал грамоты для созвания «совестных людей» на избрание царя, но в толпе закричали, что нужнее царь и царем должен быть В.И. Шуйский. Такому заявлению из толпы никто не спешил противоречить, и Шуйский был избран царем. Впрочем, трудно здесь сказать «избран» Шуйский, по счастливому выражению современников просто был выкрикнут своими доброхотами, и это не прошло в народе незамеченным, хотя правительство Шуйского и хотело представить его избрание делом всей земли.

С нескрываемым чувством неудовольствия говорит об избрании Шуйского летописец, что не только в других городах не знали, «да и на Москве не ведали многие люди», как выбирали Шуйского. И рядом с этим известием встречается у того же летописца очень любопытная заметка, что Шуйский при своем венчании на царство в Успенском соборе вздумал присягать всенародно в том, «чтобы ни над кем не сделать без Собору никакого дурна», то есть чтобы суд творить и управлять при участии Земского собора, по прямому смыслу летописи. Но бояре и другие люди, бывшие в церкви, стали будто бы говорить Шуйскому, что этого на Руси не повелось и чтобы он новизны не вводил. Сопоставляя это летописное сообщение с дошедшею до нас крестоцеловальною записью Шуйского, на которой он присягал в Соборе, мы замечаем между этими двумя документами существенную разницу в смысле их показаний. В записи дело представляется иначе: о Соборе там не упоминается ни словом, а новый царь говорит: «...поволил есми яз... целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати и вотчин, и дворов, и животов у братьи их, и у жен, и у детей не отымати, будет которые с ними в мысли не были, также у гостей и у торговых и у черных людей, хотя который по суду и по сыску доидет и до смертныя вины, и после их у жен и у детей дворов и лавок и животов не отымати, будет с ними они в той вине невинны. Да и доводов ложных мне, великому государю, всякого не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтобы в том православное христианство безвинно не гибло; а кто на кого солжет, и, сыскав того, казнити, смотря по вине его».

В этих словах обыкновенно видят условия ограничений, которые были предложены Шуйскому боярством. Если точнее формулировать эту присягу Шуйского, то мы можем свести ее к трем пунктам:

1. Царь Шуйский не имеет власти никого лишать жизни без приговора Думы. Как мы уже знаем, существует известие, что бояре условились еще до избрания царя «общим советом... царством управлять». Но если летописец не ошибся и в Успенском соборе Шуйский действительно присягал на имя Собора, а не Боярской думы, то мы имеем право предполагать, что это с его стороны было попыткой заменить боярское ограничение ограничением всей земли. Однако эта попытка, если она была, оказалась неудачной. Народ отверг ограничение, добровольно на себя налагаемое Шуйским, а бояре от своего уговора не отказались, и в грамотах Шуйского ограничительное значение придается именно Боярской думе.