2. Далее В.И. Шуйский целовал крест на том, что он вместе с виновными в каком-либо преступлении не будет подвергать гонению их невинную родню. Это обязательство Шуйского одинаково относится как к боярству, так и к прочим чинам, служилым и тяглым. Обычай преследования целого рода за проступок одного его члена в делах политических существовал в Москве; его держались и Борис, и другие государи. Теперь постарались об отмене этого обычая и приняли во внимание интересы не только боярства, но и прочих людей.
3. Наконец, В.И. Шуйский обязывался не давать веры доносам, не проверив их тщательным следствием; если донос окажется несправедливым, то доносчик должен быть наказан. В этом пункте присяги нового царя слышится нам намек на доносы времени Годунова, когда они были возведены в систему и являлись величайшим злом.
Этими тремя условиями исчерпываются все обещания Шуйского. Во всей только что разобранной записи трудно найти действительное ограничение царского полновластия, а можно видеть только отказ этого полновластия от недостойных способов его проявления; царь обещает лишь воздерживаться от причуд личного произвола и действовать посредством суда бояр, который существовал одинаково во все времена Московского государства и был всегда правоохранительным и правообразовательным учреждением, не ограничивающим, однако, власти царя.
Итак, Шуйский вступил на престол не законным избранием земли, а умыслом бояр, от которых он и должен был стать в зависимость. Переворот – 19 мая 1606 года случился так неожиданно для всей страны и произошел так быстро, что для земли должны были казаться всем необъяснимою новостью и самозванство Димитрия, и его свержение и выбор Шуйского. Все эти происшествия упали как снег на голову, и стране необходимо было показать законность замены царя Димитрия царем Василием. Это и старался сделать Шуйский со своим правительством, разослав в города тотчас по воцарении окружные грамоты от своего имени, от имени бояр и от имени царицы Марии Нагой, то есть инокини Марфы. В этих грамотах царь Василий старается доказать народу: 1) что свергнутый царь был самозванец, 2) что он, Шуйский, имеет действительные права на престоле и 3) что избран он законно, а не сам пожаловал себя в цари.
Что Димитрий был самозванец, объявлял в своих грамотах сам В.И. Шуйский. Свергнутого царя Димитрия он называл Гришкою Отрепьевым и доказывал это подбором фактов, не особенно строгим, как можно в этом убедиться теперь. То же доказывали в своих грамотах бояре и другие московские люди, причем в подборе фактов и они не особенно стеснялись; доказывала это в особой грамоте и Марфа Нагая. Она сознается, что Гришка Отрепьев устрашил ее угрозами и что признала она его страха ради, но в то же время пишет (а вернее, за нее пишут другие), что она тайно говорила боярам о его самозванстве, а теперь свидетельствует об этом всенародно.
Но слушая все эти грамоты, русские люди знали, что Шуйский постоянно переметывался со стороны в сторону в этом деле, что сам же он заставил Москву уверовать в подлинность царя Димитрия, что Марфа – достойная сотрудница Шуйского и такой же, как он, образец политической безнравственности того времени: когда-то с восторгом принимала ласки Самозванца и очень тепло на них отвечала. При таких обстоятельствах много оставалось места недоразумениям и сомнениям, и их нельзя было рассеять двумя-тремя грамотами. Это, конечно, понимал и сам Шуйский. Он в июне 1606 года, тотчас же по вступлении на престол, помимо всяких других доказательств самозванства прежнего царя, канонизирует царевича Димитрия и 3 июня торжественно переносит его мощи из Углича в Москву, в Архангельский собор, обращая таким образом это религиозное торжество в средство политического убеждения.
Второе, что старался доказать Шуйский, – это прирожденные свои права на престол. Здесь он не только опирается на простое родство с угасшей династией, но и старается доказать свое старшинство перед родом московских царей Даниловичей. Род Шуйских, как и род князей московских, принадлежал к прямому потомству Александра Ярославича Невского, и Шуйские действительно производили себя от старшей, сравнительно с московскими Даниловичами, линии суздальских князей. Но это отдаленное старшинство мало теперь значило в глазах народа и одно – само по себе – не могло оправдать воцарения Шуйского. Для этого необходимо было участие воли народной, санкция Земского собора, а этим-то новый царь и пренебрег.