Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Я так устал (извиняюсь) от «корсета», которого я лично никогда не носил, но которого люди думают одеть обязательно нужно когда-ниб[удь] в жизни. И, когда слушаешь (и видишь!) все это – ты со злости «вовсе» раздеваешься и работаешь «вот так». Дорогой, «болезненность» ли это? Или как Вы однажды, шутя, обвинили меня в «литературности»¹⁵⁴. Я внутренно знал (не м[ожет] б[ыть] иначе), что Вы имели (для себя) в виду. Вот и есть – малейший уклон у нас «это уже литературность». Но я не боюсь ее: ведь я слава Богу воспитывался во Франции. Я не знаю ни одного художника в истории искусств, котор[ый] в конце концов не казался б «литературным». Ни одного. А если они уж таковыми не кажутся, то я их не знаю и Вы по крайней мере их не помните, ибо помнить нечего. Не относиться «критически» в работе – это не значит же не быть «литературным»? Чем виноват какой-ниб[удь] Монэ, что он, все-таки, «литературен», несмотря на то, что особенным критическим умом не обладал, а Одилон Редон, допустим, им да обладал и оба они как и десятки других одинаково литературны и наследие их, за вычетом исторической «сенсационности» первого, одинаково ценно. Или Вы сами не могли б завязнуть в «литературности» Леонардо д[а] Винчи, «поэзии» Рафаэля, «жестикуляции» Мозаччио.

Горе только, если это все не имеет основ. Я бы хотел когда-ниб[удь] в самом деле увидеть «чистого» художника, но я даже во Франции его не находил. Беда, по-видимому, происходит от того, что к вещи подходят не «с той стороны», а слово «сюжет» заслонило смысл вещи. Однако и самый красивый и безсюжетный «сюжет» (яблоко, виноград иль какая-ниб[удь] «беспредметная живопись») не помогут если нет ни прирожденных, ни с трудом добытых основ.

А.Н. Бенуа в своем кабинете. Санкт-Петербург, 1910. Фото К. Буллы

Или я не понимаю еще следующ[ее] в нашей «русской истории» – что такое «передвижничество» (и в смысле обобщения этого определения). Если это3/4 Сурикова, то я от него (передвижнич[ества]) в восторге, а все остальное д[олжно] б[ыть] и есть передвижничество, потому что не художественно, но тогда разве только передвижники на Морской живут? Их есть очень много и… в Швеции… иль это, м[ожет] б[ыть], «литературники», но не «передвижники»?

Зачем же мы не даем себе свободу жить? Грызем и кушаем друг друга. Почему отчетливо не говорим: «вот свобода, а вот тюрьма» и всякому дереву свои ягоды, но будь же ты деревом, а не… ослом. Иль вся эта «канитель» нужна для «истории искусств»? Ах, нет, никогда. Если путем «конкуренции» создавались предметы, не стоило б нам жить – случайным капризным игрушкам средь них. Видно существует более величественная и более равнодушная и скромная Сила, но жить по ее законам нам то лень, то некогда, то слишком «больно».

Дорогой Алекс[андр] Никол[аевич], простите мне мои разглагольствования, простите от души и как на чудака не смотрите. Избави Бог. Если б я был таковым, я бы им быть не пожелал. Я просто пользуюсь возможностью (и отчасти Вашим любезным позволением) говорить с художником на минуту закрывая рукой Ваше лицо, ибо я все же… стесняюсь. В эти длинные «звездные» вечера (нет менее отдаленных звезд, чем здесь), когда освобождаешь себя от работы и не споришь даже с женой (спорить нельзя – заранее согласна), места себе не находишь… и я не могу не извиниться поэтому, что письмо мое, в котором я хотел лишь поблагодарить Вас за Ваше внимание, растягивается и конца ему нет…

Но я надеюсь, когда вернусь, б[ыть] м[ожет], в Петроград после работ с Божьей помощию и «поправки» к началу будущего года, ответить не словами, а усердной просьбой без слов полюбить целиком то, что увидите. Ведь я же никогда не имею намерения мериться с «титанами». Преклоняясь перед ними особо, я предпочитаю иногда петь даже заикающимся голоском, дабы даже иногда производить впечатление «не художника», а постороннего человека. Но подошедших раз ко мне я желал бы обратно не отпускать и им твердить с последней силой: «верьте, верьте, верьте».

Как живется Вам? Голодаете, верно… Здесь несколько легче. Приезжайте в наши окрестности подкормиться. Привет Вашей семье. Что делается в мирах художественных[?] Газеты не доходят (буржуазные). Вот как!

Ваш преданный Шагал.

Витебск, Покровская ул. III часть

соб[ственный] д[ом].

ОР ГРМ. Ф. 137. Оп. 1. Д. 1721. Л. 9–10 об. Автограф.

Опубл.: Chagall Мartingny 1991. P. 236–237 (пер. на фр.); Chagall Frankfurt 1991. S. 149–150 (пер. на нем.; датировано: начало 1918); Harshav 2004. P. 236–238 (пер. на англ.; датировано: май 1918).

47. Шагал – Н.Е. Добычиной

12 марта 1918 г. Витебск

12/III 1918. Витебск

Дорогая Надежда Евсеевна.