Во-первых, я хотел бы сказать, что почему-то я никогда не имею счастья (в наши или мои лишь грустные минуты жизни) с Вами хоть немножко побеседовать, просто свидеться. Вы удивитесь? – Как «молодой» со «стариком» хочет беседовать, душу отводить? Да! Александр Николаевич, Вы сами прекрасно знаете, что такое «молодой» и что такое «старый» и главное то и другое у нас в России.
Не думайте, что я Вас «хвалю». Ведь Вы, б[ыть] м[ожет], знаете мою черезчур искренность. Мне нечего бояться слов, легко бросаемых упреков. Увы и к счастью я «собаку» съел в вечно благодарной «загранице», да благословит ее, грешную, Господь – второй моей родине.
Удивительно: отчего же те милые настоящие люди там за границей – как «на ладони» тебе близки и приближаются, а у нас как раз наоборот. И что же! Движение наше русское как раз обратного свойства. Ну простите, я заговорился. В данном случае у меня было дело…
Признаюсь, неприятное дело для меня и, кто знает, может быть и не только для меня… Что скрывать? Я буду короток. Обстоятельства внешние, которым я не имею возможности с какой-либо стороны сочувствовать, заставили меня что-то делать, вот уже томительных 3 года служить в одном из отделов Центральн[ого] Военно-Промышленного Комитета. Естественно – эти 3 года мною почти ничего не было сделано (не считая Витебской серии конца и середины 1914 г. до службы). Как ни тяжела и ни бесплодна доля (и не моя только), я бы с ней примирился (надолго ли), но вот: эвакуация Комитета, сокращение отделов и штата служащих меня делает лишним человеком…
Недавно мне сказали, что иметь честь выставлять в Вашей группе или более того: числиться в списке Вашем150
, как и «Союза»151, вполне правильно освобождает от «самоуничтожения», возвращает человека из ненормальной среды к своим прямым обязанностям. Как ни мизерабельно мое обращение особенно в этой, мне кажется, письменной форме (не правда ли?), я по душе и только к Вам позволил себе обратиться за советом.«Возможно ли это?» Мне казалось бы, что если отбросить этот вынужденный временный мотив, «ходатайство мое неосуществимо» по той причине, что… я сам не знаю. Да и Вам я «ни к чему», ибо если судьба меня сохранит, гость российский я со своей семьей, б[ыть] м[ожет], не надолго. Да и потом я не хотел бы помешать, быть может, естественному процессу преодоления сомнений и недоверий к моей скромной личности со стороны Ваших уважаемых товарищей, в том числе моих учителей.
Я хотел бы кстати Вам, Александр Николаевич, сказать еще два слова о наших молодых русск[их] обществах и их «союзах», их «энергии». Это по крайней мере очень потешное явление, и я «рад», что последние остатки их распались, развеялись, что сила все же за Вами. Не должно существовать то «молодое», в сердце которого нет хоть немного подлинной очищенной крови традиций, художественной безоглядности, скромности – и как бы я ни смотрел на «Мир искусства», но одно то, что там был слышен по временам человеческий язык, что задача была поставлена когда-то и решена, согласно духу времени и способностям – за это всегда ему будет уважение.
Я опять заговорился… «не к делу». Так вот, Александр Николаевич, осудите или «несмело» предложите. Уж 3 года как ничего не делаю, по целым дням занят канцелярщиной, а теперь – в скором – и этого «блага» лишаюсь. Чтоб сделаться же исключительно художником – я готов на все. Если можете – придите навстречу, если нет – не обижусь.
М[ожет] б[ыть], Вы мне напишете (адрес Перекупной пер[еулок] д. 7 кв. 20) или сообщите по телеф[ону] 575-20 (от 10–5 ч[асов] кроме воскрес[енья]. Можно встретиться и поговорить152
.С глубоким уважением и любовью
Шагал.
РО ГРМ. Ф. 137. Оп. 1. Ед. хр. 1721. Л. 12–13 об. Автограф.
Опубл.:
46. Шагал – А.Н. Бенуа
Дорогой Александр Николаевич.
Я получил Ваше письмо в Петрограде. Но вот скоро 2 месяца, как я здесь153
, и мне хотелось все время выразить Вам благодарность. Радостно было, что Вы, именно Вы говорите просто и близким языком.