Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Первоначальный вариант («Из воспоминаний Стэллы Коловатовой») см.: Павлова Е. «Он во всем искал цвет…» // Вечерний Витебск. 2012. № 27. 5 июля.

26. В.М. Володарский

Свою любовь к Третьяковской галерее Марк Захарович Шагал выражал многократно, на протяжении всей жизни. Одним из ярких свидетельств этому было то, что еще в 1927-м году, как только он сделал иллюстрации к «Мертвым душам», он прислал в Галерею полную серию гравюр – 96 листов – с надписью: «Дарю Третьяковской галерее со всей моей любовью русского художника к своей Родине». В одном из писем 1936 года, отправленном во время летнего отдыха из французской деревни, Шагал вспоминал Родину: «Небо другое, все не то, и с годами эти сравнения, как говорится, действуют тебе на нервы… С годами все более и более чувствуешь, что ты сам «дерево», которому нужны своя земля, свой дождь, свой воздух…»¹⁵¹. Эта метафора всплывет в речи Марка Захаровича, когда после 50-летнего перерыва он приедет в Москву и будет выступать на открытии своей выставки в июне 1973 года в Третьяковской галерее¹⁵².

Выставка была устроена на втором этаже музейной экспозиции, возле зала Репина, в двух небольших залах, пристроенных в советское время. В день вернисажа Шагала провели к месту, где он мог сказать свою речь. Вместе с ним туда прошли его жена, Надя Леже, Майя Плисецкая, министр культуры Екатерина Фурцева, члены дирекции галереи. Народу было неисчислимое количество. Огромные залы, начиная от суриковского и включая репинские – а это самые большие залы на втором этаже – были битком заполнены публикой.

Вернисаж прошел 5 июня, а 8 июня Марк Захарович приехал в Галерею уже в более спокойной обстановке. Его провели в зал Валентина Серова, где на полу были разложены снятые с валов декоративные панно, которые поступили в Галерею после закрытия Государственного Еврейского театра. Эти работы развернули и положили так: у одной стены лежали огромный холст «Введение в еврейский театр» и второй «Любовь на сцене»; у другой – восьмиметровый фриз «Свадебный стол» и четыре холста, изображавшие музыканта, поэта, танец и драму, некогда располагавшиеся в простенках между окнами в зрительном зале Еврейского театра. В серовский зал не пускали никого.

Марк Шагал и министр культуры СССР Е.А.Фурцева на открытии выставки в Третьяковской галерее (слева от Шагала – В.М. Володарский). 5 июня 1973

Как только пришел Шагал, я тут же взял книжечку и стал записывать все, что он говорит, понимая, что здесь каждое слово на вес золота. Шагал знал, что ему покажут, но, видимо, не ожидал того, что увидел. Сначала он молчал. Потом произошло нечто неожиданное: он начал стремительно перемещаться между этими холстами – и что-то бормотать. Вслед за ним едва ли не бегом следуют директор галереи П.И. Лебедев, мы, сотрудники отдела ХХ века, реставраторы. И только Валентина Григорьевна – Вава, как он ее называл – стоит и спокойно смотрит на происходящее.

Вот Шагал бормочет: «Реставраторы – гениальные люди. Вы подумайте, как хорошо сохранилось. Как хорошо! Сейчас я вам сделаю план, как это было. Я начерчу план, как это было. Чуть-чуть реставрировать». Шевелит пальцами: «Где бумага?» Откуда-то появилась бумага, тут же дали ему карандаш. Он увидел стул, садится на него, начинает чертить. «Сначала реставрировать, потом показать». Вдруг поворачивается к Ковалеву, заведующему реставрационными мастерскими, самому опытному реставратору галереи: «Вы знаете, мой стиль – лиловое. Сейчас». В то время, пока он чертит, его спрашивают: «Марк Захарович, на чем это сделано? У нас всегда были сомнения, какой странный холст. Что это? На простынях?» «А в ту эпоху не было ничего, пользуйтесь, чем хотите. Не было полотна в Москве. Эти клеевые краски мы сами, знаете, приготовляли». И, обращаясь к Ковалеву: «Вы тут реставрируйте».