Русская колыбельная

Альберт всмотрелся в лицо Зильбермана. Тот, кажется, не врал.

— Правда, — кивнул старый врач. — Так что всё будет хорошо, не бойтесь. Что же до вашего увольнения — я напишу вам рекомендацию. Возможно, вам придётся переехать, но эмпатолог, который смог убедить последнего верующего убийцу этого мира согласиться на стирание… Пилипчик сам не знает, какого специалиста теряет.

— Надо же… — сам того не хотя, Альберт улыбнулся.

— Именно, — согласился Зильберман. — Так что не бойтесь. Идите и готовьтесь. Всё будет хорошо.

Ещё раз пожав руку Зильберману, Альберт вошёл внутрь и сразу же наткнулся на Лин.

— Не позволите украсть у вас Альберта ненадолго, лэ–э–э-эди? — издевательски протянула она, закатив глаза под самый лоб.

— Какая же ты иногда говнюк! — ответил Альберт и чмокнул её в губы.

С Адкинсом невозможно было бы увидеться до начала самой процедуры, да Альберт и не думал об этом. Он хотел показать Лин место, где всё случится. Удивительно, но оно это в самом деле оказалось таким, каким она его себе и представляла.

— Ты гляди, и в самом деле! — Лин радовалась как девчонка. — Зеркальное стекло, комната для зрителей, а там его поджарят на электрическом стуле!

— Проведут стирание, — укоризненно сказал Альберт. — Это вовсе не похоже на электрический стул. Он не сидит, он стоит. А руки и ноги фиксируются, чтобы пациент не навредил себе, когда начнутся судороги.

— Судороги!

— Ему будет очень хорошо. Невероятно хорошо. Фанейротим, Лин, — Альберт притянул к себе жену и тихо добавил. — Ты будешь здесь. Не надо думать, что ему плохо, мы не причиняем ему боли.

Лин улыбнулась и кивнула.

Улыбалась ли она когда всё началось? Альберт знал, что Лин сидит за зеркальным стеклом, на стуле в первом ряду, потому что зрителей там немного: Пилипчик, представитель министерства, да и сама Лин. Ему хотелось бы видеть лицо жены, поддержку, но это было невозможно. По какой–то странной задумке, исполнитель процедуры и сам пациент могли смотреть лишь на часы, висящие над зеркальным стеклом.

Часы показывали без пятнадцати минут шесть часов дня.

Стоя возле аппарата стирания, Альберт ждал, когда введут Адкинса. Ему хотелось прикоснуться к аппарату, всё перепроверить.

Альберт ограничился тем, что быстро осмотрел всё, что мог осмотреть, не поворачивая голову.

Открылась дверь. Охранник ввёл Адкинса, помог ему, скованному, подняться на возвышение. Снял наручники, плотно прижал Адкинса к щиту аппарата, зафиксировал его ремнями, после зафиксировал руки, и лишь затем расковал его ноги.

— Здравствуйте, доктор Горовиц, — тихо сказал Адкинс. Его голова подёргивалась от действий охранника.

— Здравствуйте, Адкинс.

Разговаривать нельзя, но не ответить Альберт не мог. К тому же, охранник долго возился с ремнями, всё затянулось.

Именно сейчас Альберт задался вопросом, которым не задавался всё это время. Голос в голове у Адкинса, чей же он был? Спросить это сейчас было бы, конечно, не к месту.

Адкинс, безразлично опустивший голову, внезапно поднял её.

— Доктор… — сказал он, но тут охранник, уже закончивший с ремнями, грубо повернул его лицо к себе, нажал на заднюю часть щёк, раскрыл рот, и вставил фиксатор, чтобы тот не прикусил язык во время терапии.

Говорить Адкинс уже не сможет.

Альберт понял, что пора начинать.

Привычным движением сломав верхушку ампулы фанейротима, он сделал раствор и влил его в ёмкость испарителя. Надел маску на Адкинса, зафиксировал её так плотно, как было нужно, и включил испаритель.

После он надел на голову Адкинса шлем с электродами.

Фанейротим действует очень быстро. Альберт знал, что Аурей уже испытывает эйфорию. Никаких вопросов задавать не полагалось, но Альберту захотелось спросить:

— Вам хорошо?

Аурей кивнул.

— Всё в порядке?

Аурей снова кивнул.

— В таком случае мы начинаем, господин Адкинс.

И Альберт щёлкнул выключателем.

Машина загудела. Глаза Аурея широко раскрылись, а зрачки, невероятно расширившись, после сузились в иголочные кончики.

Аурей захрипел. Стиснул зубы. Даже со стороны было видно напряжение мышц его челюсти. Из его рта потекла, пенясь, слюна, её было так много, что, казалось, ещё чуть, и она дойдёт до ноздрей в плотно надетой маске.

Аурей трясся всё сильнее и сильнее, почти что в такт равнодушному гудению машины.

Альберт, посмотрев на часы, увидел, что прошло почти десять минут.

Он щёлкнул выключателем, и тут же Аурей повис на щите, сдерживаемый от падения лишь фиксирующими ремнями.

Охранник вытащил фиксатор изо рта Аурея, вытер слюну с его подбородка, и поднёс заранее заготовленный флакон к носу пациента.

— Аурей, — сказал Альберт, подойдя ближе. — Аурей!

Тот сначала посмотрел на Альберта осоловело, но вдохнул запах из флакона и уже через пару мгновений в его глазах появилась осмысленность.

— Доктор Горовиц? — Аурей улыбнулся так искренне и широко, как не делал этого при разговорах с Альбертом ранее никогда. — Это… это всё, да? Правда?

— Что вы чувствуете?

— Сожаление. Я зря убил… — с лица Аурея сошла улыбка, когда он заговорил об этом. — И голос… я его больше не слышу. И больше не чувствую, м–м–м… присутствия? Странно…