Русская колыбельная

Теперь уже уверенный в себе, почти что довольный, устроился поудобнее и открыл пластиковую обложку папки с делом. В этот момент ему стало совсем хорошо. Никакого бессилия. Чувство уверенности, Альберт оказался там, где всё ему легко и понятно. Ещё одно дело, только ещё одно дело. Альберт серьёзно кивнул и растянул губы в напряжении.

– Аурей Д. Адкинс, – сказал он.

– Сорок лет, – сказал он.

– Убил жену и двоих дочерей, – сказал он.

– Якобы из-за ссоры на почве прерванной беременности, – сказал он.

Теперь Альберт визуализировал.

В его голове вихрём пронеслось всё пережитое с того момента, как он согласился работать над этим делом. Разговоры с Пилипчиком, раздражение и сварливость, лица туристов в центре Куара-Нуво, мрак, дискомфорт из-за возвращения домой, и, конечно тяжелое слово, красным шрифтом, грифом на секретной папке: «Беспомощность»

– Беспомощность, – сказал он. – Аурей Д. Адкинс. Что же это такое – беспомощность? Что же ты скрываешь? Ничего… Мы ещё посмотрим кто кого.

Альберту до смерти захотелось принять фанейротим не по расписанию, но он легко отогнал эту мысль.

6

Пилипчик будто забыл о существовании Альберта, что не могло не радовать. Он не любил, когда его раздумья прерывали, к тому же он понимал, что директор наверняка заметит, как тяжело ему даётся это дело.

Альберт чувствовал, что директор уже и сам не рад, что впутал его в это. Но, довольный или нет, просто так директор дело Адкинса уж не заберет.

Антон Пилипчик – воплощение тяжёлой руки начальства и точно такой же тяжёлой начальственной справедливости.

Альберта оставили наедине с собой. Время хоть и шло незаметно, но до терапии Адкинса еще далеко.

«Ещё не время», – подумал Альберт. – «Значит, доктор Зильберман…»

Вспомнив откровенную беседу с Зильберманом, Альберт решил, что самое время воспользоваться приказом Пилипчика и попросить у старого психиатра совета.

Он поднялся, схватил папку и быстрым шагом вышел из кабинета.

Кабинет Зильбермана находился в самом дальнем от палат пациентов конце. Самое малосолнечное крыло Оак Мэдоу, доступ света туда закрывали вековые деревья, рубить которые запрещал закон.

Альберт постучал и вошел, не дождавшись ответа. – Исайя предпочитал, чтобы гости входили сразу.

– О-о-о! – Исайя вскинул руку вверх. – Альберт! Входите-входите! Кофе?

– Конечно, доктор Зильберман.

Тот повернулся на стуле и щёлкнул кнопкой кофейника.

Альберт уселся рядом.

Ему всегда казалось, что когда-то давно кабинет Зильбермана служил дворничей, настолько помещение казалось маленьким. Но самого Зильбермана размеры кабинета, кажется устраивали. Недостаток пространства компенсировался уютом.

Места в его кабинете и в самом деле недоставало: несколько старых, пыльных шкафов, целых два небольших стола, три стула. И всё это при лёгком полумраке: всему виной стена из стволов деревьев, стоящих за окном.

– Так что же вы пришли, Альберт? Хотя… – Зильберман прищурил один глаз. – Адкинс, конечно же.

– Пилипчик рассказал?

– Говорил направить вас на путь истинный, – уклончиво ответил Зильберман. – Но даже вопреки его наставлениям, вам нужен совет – это вполне нормально. Верующий убийца. Признайтесь, Альберт, накрыло вас на первом сеансе? Не ожидали?

Кофейник сильно забурлил и отключился. Зильберман захлопотал над кофе, сахара и сливок в его кабинете не имелось, поэтому он угощал только простым американо.

– Не сказать, что так уж сильно и накрыло… – Альберт решил быть откровенным, но без особых подробностей. – Но это и в самом деле было непросто. Знаете, ощущения были… в один момент стало страшно и непонятно. Я к нему тянусь, тянусь, а потом понимаю, что это не я к нему тянусь, а он ко мне тянется! И получается у него лучше, чем у меня.

– Обратная эмпатология, – понятливо закивал Зильберман. – Да, частый гость при работе со сложными пациентами. Вы как, быстро себя в руки-то взяли?

– Да, – соврал Альберт. – Но сеанс всё равно получился коротким.

– Не переживайте. Ваш кофе. Так вы, собственно, зачем?

Альберт приложился губами к чашке. Типичный кислый американо.

– Хотел узнать, как прошёл ваш сеанс, доктор. Я понимаю, что мы всё-таки о разном, но может быть расскажете что-то полезное? Какой Адкинс? Каким он вам показался?

– Хм… – Зильберман отпил кофе. – Если не считать того, что верующий, и того, что убил жену и детей – удивительно благонравен и покладист. Хотя и закрыт тоже. Вот уж не знаю, симптом это или нет.

– Ригиден? По поводу?

– Темы семьи, веры. Что-то ещё, до чего я пока не добрался? Может доберусь сегодня.

– Семьи, говорите… – задумчиво произнёс Альберт. – Он проявлял только положительные эмоции, когда мы говорили о его жене и дочерях. Но стоило только речи зайти о причине убийства – он соврал.

– Расскажите подробнее.

Зильберман крепко призадумался и молчал всё время, что Альберт рассказывал ему о сеансе. Осторожно, будто по тонкому льду ступая, он заговорил лишь когда в кабинете повисла неуютная тишина.

– Значит, вот как. Если это правда… – он замялся, увидев, как напряглось лицо Альберта, и тут же быстро выпалил. – Я не имел в виду, что вы врёте! Не понимаю я вашу эмпатологию…