Русская колыбельная

– Трава – говно, – авторитетно заявила Лин. – Сам покупал?

– Не… вообще-то, я сюда с другом пришёл, я раньше вообще не курил, а он меня сюда привёл, ну и дал мне сигарету, сказал, что там трава, и я…

Альберт поймал себя на мысли, что ужасающе многословен.

– Стоп, – сказал он и снова глупо захихикал. – Какую же чушь я несу…

– Ага. Другу своему потом передай, чтобы за хорошую траву можно и заплатить больше. Мог бы вообще зайти в аптеку и взять по закону. Дороже, но того стоит.

Лин закинула ногу на ногу.

– Ты уже три года на мои ноги пялишься.

– Ой! – Альберт дёрнулся и быстро, как ему казалось, повернул голову выше, чтобы увидеть лицо собеседницы. – Извини пожалуйста, я просто… – он резко замолчал. Контролировать себя в таком состоянии тяжело. – Альберт, – наконец сказал он. – Горовиц. Альберт.

Лицо Лин сразу показалось ему немного грубоватым, но красивым. Необычные, жесткие черты лица: точёная челюсть, пухлые хищные губы, карие глаза слегка навыкате. Альберт не помнил, как именно она посмотрела на него, как и не увидел выражение ее лица во сне.

– Zabava, – ответила ему Лин. – Называй меня Zabava.

– Что это вообще такое…

– Слово. Это из другого, мёртвого языка.

Zabava-Лин осмотрела Альберта с головы до ног взглядом уверенной в себе девушки, знающей, что она красива, и знающей, что такое красиво.

– Одеваться ты не умеешь, – сказала она. – Вместо причёски чушь какая-то. Одним словом – dodeek. Зачем я вообще к тебе подсела?

Альберт непонимающе улыбнулся.

– Не будь я пьяной и накуренной – никогда бы к тебе не подсела, – сказала она. – Ни-ког-да!

Только тогда Альберт вспомнил, что видел её пару раз на основах эмпатологии. Ни имени, ни чего-либо ещё о ней, он, конечно, не знал, но припоминал каре.

– Ну, видел и видел, – пожала плечами Zabava-Лин. – Я тебя тоже, допустим. Золотой мальчик, заучка. Ты первый раз накурился и залипаешь, но может быть уже пойдём пройдёмся куда-нибудь?

– Что?

Лин закатила глаза и взяла его за руку.

– Пойдём!

Великолепная ночь. С одной вечеринки они пошли на другую, а потом ещё на одну. Все как в тумане, тут и там особо яркими вспышками всплывали особые, дорогие сердцу воспоминания. Одно из них – нелегальный фанейротим. Они попробовали его где-то в парке за пределами кампуса, уже под утро: оба валились с ног.

Лин сделала глубокий вдох из самодельного испарителя и закашлялась, приложив руки ко лбу.

Альберт уже знал, что такое фанейротим, потому что и в самом деле считался лучшим студентом курса – его допускали к практике.

Он ожидал точно таких же ощущений, как от настоящего фанейротима, но всё оказалось иначе.

– Больно!

– Тихо, чтоб тебя. А то ещё прибежит кто. Сейчас пройдёт.

– Почему-так-больно-то?!

– Потому что он разбодяженный, смешанный. Потерпи.

Удовольствие, не такое стерильное и ровное, как от настоящего фанейротима растеклось по легким. Оно переливчато играло в груди. Альберт заметил, что вместо пылинок в его стекловидном теле теперь плавают контуры каких-то детских картиночек и сообщил об этом Лин.

– Конечно. Мы всю ночь отжигаем. Визуалы из-за усталости.

Она придвинулась к Альберту ближе, но он не сразу это заметил. Она положила руку ему на пах. Альберт удивлённо посмотрел на Лин. Та сосредоточенно расстёгивала ему ширинку.

– Что? – на секунду прервалась она, увидев его взгляд. – Трезвой никогда бы к такому dodeeku не подошла. Радуйся.

Она говорила, как и всегда: твёрдо, уверенно и ядовито. Но в её карих глазах Альберт видел что-то более глубокое, нежное, ласковое, тёплое. Такое же, как вкус ее губ.

А потом Альберт проснулся на самом интересном месте, будто подросток.

Всё наслаждение мгновенно схлынуло прочь.

Альберт снова остался один на один с мраком, который совсем не ослаб, а даже наоборот, усилился, вопреки приятному сну.

Он только яснее увидел контраст между тем, что было раньше и нынешним положением дел. Контраст между молодостью и зрелостью, между расслабленностью и напряжением, между беззаботностью и чувством беспомощности.

Альберт снова забеспокоился о неприятной необходимости ехать домой, о слишком ранних подъемах, чтобы быстро и без оглядки бежать на работу, о раздражающих лицах туристов, о тоске по давно прошедшему празднику в чужом районе… Отмахнуться от них не получалось.

Альберт чувствовал, что начинает осмысленно понимать обуревающий его мрак.

Еле-еле найдя в себе силы, он поднялся с пола. Поднял папку, посмотрел на часы. Конец рабочего дня уже настал. Хотя обычно доктор задерживался на работе подольше, сегодня ему хотелось убежать.

Одевшись, Альберт подхватил папку и вышел из кабинета. Сгорбленный, он вдруг распрямился и сделал вид, что всё хорошо: в коридоре толпились коллеги.

Проходя мимо палат, сам того не желая, Альберт посмотрел на палату Аурея и обмер. Тот стоял вплотную к стеклу и смотрел на него.

– Невозможно… – от неожиданности прошептал Альберт вслух.

Аурей не мог его видеть через зеркальное, с его стороны, стекло. Просто не мог. Может он смотрится в него, как в зеркало? Альберт поспешил успокоить себя и прошёл мимо, хотя точно видел, как Аурей следит за ним взглядом.