Русская контрреволюция. Белые от Ростова до Парижа

Анализируя события 1920-х годов, нужно также учитывать уровень политической культуры того времени. Политические образования, в основном экстремистского толка (или тоталитарного, прототалитарного типа с террористическим уклоном), вроде народовольцев, большевиков или эсеров существовали в нашей стране и до 1905 года. Это была традиция земства, причем относительно длительная. А вот партии в традиционном европейском смысле появились позже. Но вскоре после большевистского переворота 1917 года их история в России была фактически прекращена. В дальнейшем партии, которые еще не успели получить достаточного политического опыта и не имели соответствующей политической культуры, оказались в изгнании.

В качестве иллюстрации можно привести слова из воспоминаний посла Великобритании в России Джорджа Бьюкенена. Он описывал историю, произошедшую до Февральского переворота. Обедая с Павлом Милюковым, лидером партии кадетов, Бьюкенен спросил его: «Сэр, зачем вы сейчас раскачиваете лодку? Дождитесь окончания войны. И то, что вы сейчас требуете, может само естественным путем в течение десяти лет осуществиться, без всякого насилия, без каких-то политических дрязг». На что Милюков заносчиво ответил: «Я не намерен ждать десять лет». Бьюкенен, в свою очередь, сказал: «Моя страна ждала многого и сотню лет».

Конечно, можно условно говорить, что деятельность политических партий была ограничена во времени – с 1905 по 1917 год. Тот же П. Н. Милюков принял участие в составлении политической декларации в момент образования Добровольческой армии. В данном случае речь идет о периоде, когда партия существует в рамках государства и участвует в его политической жизни. После 1917 года партии оказались или в подполье, или в изгнании, или на территориях, контролируемых белыми армиями. Но это не были полноценные государственные образования.

Бытует мнение, что партии абсолютно не использовали в эмиграции опыт, полученный в годы Гражданской войны, а многие выступавшие на Российском всезарубежном съезде с докладами продемонстрировали, выражаясь словами В. И. Ленина, как они «страшно далеки от народа». Однако в предисловии к материалам съезда Александр Исаевич Солженицын совершенно справедливо указывает, что русские эмигранты, в отличие от эмигрантов французских, многому научились. Их представления о большевизме, о том, что происходило на территории Советского Союза, были вполне реалистичными. У них был также достаточно трезвый взгляд на будущее России. Предполагался отказ и от реституции, и от репрессий. Приведу цитату из документов съезда:

«Государственная власть должна предать забвению все имущественные преступления, совершенные в России в период революции. Причем никакого уголовного преследования за совершенный в период революции имущественный захват и разрушения не должно быть допущено. Земельный вопрос должен быть разрешен в соответствии с государственными интересами при подчинении таковым интересам частных и с укреплением при этом на твердых основаниях общего гражданского права, принципа частной собственности».

Оценка очень справедливая. И далее:

«Советская власть – псевдоним диктатуры коммунистов. Упразднила самое имя России и стремится разбить ее на разноязычные штаты, лишенные спайки общегосударственного языка».

Здесь мы видим противопоставление советского строя и собственно исторической России. И еще один важный момент – отношение к странам, которые образовались в результате распада Российской империи. Вопрос об их независимости должен был решиться уже после падения большевистской власти, говоря современным языком, на общероссийском референдуме. Российский всезарубежный съезд признавал их самостоятельность.