Русская красавица

Так все и осталось в тайне, никому не сказала, а тот воображаемый, что во сне, тоже надолго исчез, притаился, я даже соскучилась. Ну а теперь мне самой, видите ли, приходилось напрашиваться на то, чтобы меня безобразнейшим образом отодрали, да еще кто!

Ну, разумеется, не мои новые друзья, они – ебари нулевые, невооруженным глазом видно, им бы только пофилософствовать. Одни, с обреченным и вялым взглядом, – вылитые импотенты, другие, как Ахмет Назарович, – из тех живчиков, что судорожно и недолго дергаются, тоже мне кайф! такие в беседе руками размахивают и истеричны, как женщины, а бывший аспирант Белохвостов, примыкающий к околоцерковным сферам, больно много пил и был бедный, а я бедных не люблю, я не милостыня, и не было среди них достойной кандидатуры, Мерзляков – не в счет, хотя он тоже с недавних пор вялый и бывший, то есть новоявленный лишенец, а раньше веселый был, и я отказалась от всяких серьезных намерений, только думаю: быть мне новой Жанной д’Арк, вот тогда и посмотрим! то есть я умру, но зато святой стану, так мне казалось, и я не то чтобы Россию намеревалась спасти и всякое такое, а захотелось стать святой, от греха до святости ближе, чем из мещанства, открывалась такая возможность, мне Белохвостов нашептывал, стать святой, на все века, и меня воспоют, а Витасик этому воспротивился, не потому, что в чудеса не верил, а меня жалел как бывший любовник, а я ему говорю: поехали вместе на поле, а он отвечает: ты зачем туда собралась? за славой? Глупый Витасик! Какая там слава, если я буду мертвой лежать, испепеленная бесовщиной, слава только живой подходит, а мертвая – она и есть мертвая, но святая – другое дело, это не слава, а бессмертие, и потом надоело все это, весь этот шум. То есть вот как получалось: я хотела не Россию спасать, а себя. Что значит: спасать Россию? Я друзей моих новых спрашивала: что это значит? Получила ли я от них какой-либо осмысленный ответ? Не получила. Отвечает мне на это Ахмет Назарович, полурусский, полукакой-то нацмен: хорошо будет тогда, когда доброта и согласие разольются по русской земле, и все будут любить друг друга и работать прилежно. Бред, говорю, никогда такого не будет. Будет! будет! – убеждает меня. Ах, оставьте вы эти свои глупейшие мысли! – я с ними строго разговаривала: я на смерть шла! Они это понимали и слушали, хотя сомневались: а не будет ли это, Ирина Владимировна, с вашей стороны, терроризмом? не повредит ли экологии? – Нет, говорю, ничему не повредит, и крови людской не прольется. – А что же прольется? – Известно что: вонючее, как гной, семя главного врага России, плотоядного демона, узурпатора и самодержца.

А как прольется, он немедленно сникнет, сморщится, ослабеет, и тогда сила справедливости восторжествует, закончится вековечное колдовство, потому что иначе как колдовством всего этого не объяснить.

Они слушали очень внимательно, то есть даже не перебивали, не перечили, онемевшие от моего сообщения и забыв про Егорову пьесу. Откуда вы, Ирина Владимировна, такое взяли? Мне голос был. И верно: ведь был голос! Он и направил меня к Веронике. И что сказал голос? Голос сказал: много разного кислого семени впитала пизда твоя, Ирина Владимировна, совсем ты, душечка, дошла до ручки, пора и честь знать. Вот какой был голос.

Я и побежала сломя голову к Веронике, которая все поняла и спрашивает: а сны, мол, про обидчика снились? Я повинилась перед ней в своем сонном грехе: снились часто, и тогда, поморщившись и не желая быть соучастницей, она благословила меня знамением сущей ведьмы и отправила на смерть: иди и гибни!

И говорю я моим новым друзьям: обладаю исключительной способностью. Могу всосать в себя всю нечисть, могу. Только объясните мне, Христа ради, что будет позже, какой Китеж-град, чтобы во мне энтузиазм бродил, а не просто так бежать, сдуру.

Они задумались и говорят: это будет великий праздник державы, она вся омолодится, скованные силы взыграют и выйдут на поверхность, как весенние воды, разовьются в дальнейшем ремесла и науки, ананасы под Пермью поспевать будут, а крестьяне станут строить себе двухэтажные каменные дома с канализацией и гаражами, с бассейнами и оранжереями, разводить тучный скот и петь счастливые свадебные песни. Вы не представляете себе, Ирина Владимировна, что будет! Могуча наша земля, Ирина, могуча и своеобразна, только зря лежит и гниет без дела (так мне вражеский голос пел), всякая работа из рук валится, повсюду недостатки, недосдачи, неурожаи, труд извращен, рабочий человек со стыдом рабочим человеком себя ощущает, официант с отвращением подает невкусную пищу, все исхалтурились, обленились, спились, обезобразились до неприличия – словом: клеветники! Конец великого народа настает, ежели уже не настал, помогите ему, Ирина Владимировна!