Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Сладко бо медвеный сотъ и добро сахаръ, обоего же добрѣе книгий разум: сия убо суть сокровища вѣчныя жизни. Аще бо сде кто обрѣлъ бы земное сокровище, то не бы на се дерзнулъ, но единъ точью честный камень взял бы, – уже бес печали питаеться, яко до конца богатьство имый. Тако обрѣтый божестьвенныхъ книгъ скровище… истиньный с расужениемь разум, – уже не собѣединому бысть на спасение, но и инѣмь многимъ послушающим его.

В переводе:

Ибо сладко – медвяный сот, и хорошо – сахар, обоих же лучше книжное знание: потому что оно – сокровище вечной жизни. Если бы здесь кто нашел земное сокровище, то на всё и не посягнул бы, но лишь один драгоценный камень взял бы – и вот уже без печали питается, как до самой смерти богатство имеющий. Так и нашедший сокровище священных книг… ум истинный, размышляющий, – уже не себе одному на спасение, но и многим другим, внимающим ему.

Это проза или поэзия, я вас спрашиваю? Это немножко еж и немножко черепаха, а вот как оно зовется, я не знаю, как говорилось у классика.

Это Кирилл Туровский.

Я прошлый раз ругалась на то, как нам преподавали древнерусскую литературу в МГУ. Ругалась, что у нас профессор был очень христиански настроенный и руководствовался священным принципом учительности, то есть произведение хорошее хорошо чем? Правильно, содержанием. Он нам христианское содержание на лекциях пытался донести, чтобы не сказать – вдолбить. А я поэтому терпеть его не могла, так что у нас с ним были конфликты.

И вот надо мне собрать что-то про поэзию, которой не было, а я точно знаю, что Кирилл Туровский – это русское красноречие. И я иду смотреть ненавидимого мною на первом курсе Кирилла Туровского, отрешившись от содержания, и я вижу эту красоту языка. Ведь действительно зачитаешься просто как стилистом! Дальше я иду смотреть других церковных авторов XI–XII века. Знаете, что у меня получилось? У меня получается список на две страницы мелкого шрифта. Две страницы только заголовков, оцените! Произведения, которые или целиком созданы в прозопоэтическом стиле или имеют фрагменты прозопоэтического стиля. Зачитываемое мной сегодня «Сказание о Борисе и Глебе» тоже туда, потому что там ритмика отчетлива. Да, там нету рифмы, к которой мы привыкли. Но ритмизованность там есть, и напевность, действительно ориентированная на исполнение на слух, там тоже есть.

То есть у меня получается гигантский список, но, за исключением «Слова о полку Игореве» и «Слова о погибели Русской земли», которое вообще кусочек, обрывочек, всё остальное – это церковное красноречие. Читайте «Памятники истории литературы Древней Руси», первые два тома к вашим услугам.

Когда я это обнаружила, я нашего университетского профессора возненавидела больше, чем на первом курсе: чем же ты занимался-то с нами целый семестр?! Красоту стиля этих произведений он до нас не донес.

Но это присказка, а теперь будет сказка.

Вы, когда учились в школе, с интересом слушали, что «Мертвые души» – это поэма в прозе. Я вам скажу больше, когда мы с вами будем проходить Булгакова «Белую гвардию», я вам буду доказывать, что «Белая гвардия» – это никакой не роман, абсолютно не роман, а тоже поэма в прозе. Больше того, если читать «Белую гвардию» как поэму в прозе, то это шедевр, а если читать ее как роман, то это какой-то плохо написанный роман.

И потом мы с вами еще выясним, что это не только Гоголь и Булгаков. Это есть и в русской классике, это есть и в советской литературе – да, внезапно! причем вполне известная вещь, которую надо читать как шедевр стиля, а не образчик идеологии. Это есть и в современной литературе, в частности у Олди. Берете их «Одиссея» и видите, что они вместо слов «часть» и «глава» используют греческие термины, обозначающие виды стихотворных текстов. А почему они это делают? А потому что их проза настолько ритмизована и насыщена поэтическими приемами, что называть это прозой уже неприлично. Ну и аз многогрешный руку приложил: когда я написала свою «Между» и поняла, что вместо романа у меня вышла поэма в прозе, я была в шоке. Теперь, когда я знаю, что это практически мэйнстрим русской литературы, мне жить легче.