Читаем Русская литература первой трети XX века полностью

Между с. 204 и 205 в книгу вложен листок с типографским оттиском, на чистой стороне которого рукою Белого написано: «К стр. 204 «Пепла»», а на другой стороне тексты двух стихотворений, каждое из которых подписано: «Андрей Белый». Судя по тому, что текст «В лодке» полностью совпадает с первопечатным текстом, опубликованным в газетах[906], можно прийти к выводу, что и ныне впервые публикуемое «Ненастье» также предполагалось к публикации, однако по каким-то причинам в нее не попало.



НЕНАСТЬЕ

Пурпуровым пиром, восторгом закатаПоил нас торжественно вечер вчерашний.И легкая пена из дыма и златаКурилась, курилась над бархатом пашени <так!>.Сегодня не то: дымы, изморозь сеют,Укрывши лазурь власяницей недоброй,И ветром присвистнув, так странно белеютНа поле пустом лошадиные ребра.Зверок, промелькавший когтистою лапкой,Укрылся в копну отсыревшего хлеба.Свирепо репейник малиновой шапкойТо ниц припадет, то кидается в небо.Полыни серебряной пляшут ватагой.Закат догорает полоскою алой.Хохочет беззвучная челюсть оврага.Провалом пустым под ногой прозияла.


Совершенно очевидно, что должны быть исправлены опечатка в четвертом стихе (конечно, из соображений фонетической точности рифмовки надлежит выбрать форму единственного числа: «пашни») и пунктуация в пятом: запятая после слова «дымы» явно лишняя.



О Вячеславе Иванове



Два письма А.А. Кондратьева к В.И.Иванову

Впервые — НЛО. 1994. № 10,


Имя Александра Алексеевича Кондратьева (1876—1967) в последнее время привлекает все большее число внимательных читателей. Специальную большую работу посвятил ему В.Н. Топоров[907], в Петербурге вышел сборник прозаических сочинений Кондратьева[908], его стихи и прозу печатает Вадим Крейд[909], опубликованы письма Кондратьева к Блоку и Борису Садовскому[910], фрагменты других писем (в уже названных книге В.Н. Топорова и блоковском томе «Литературного наследства»). Конечно, еще многое остается неизданным и нерепубликованным[911], однако уже и сейчас читатель обладает возможностью создать у себя представление о личности и произведениях Кондратьева, потому мы позволим себе сосредоточиться на обсуждении тех аспектов литературных отношений, которые определяются двумя публикуемыми письмами.

Имя Вяч. Иванова несомненно вошло в сознание Кондратьева еще во время публикации «Эллинской религии страдающего бога> на страницах «Нового пути», сотрудником которого Кондратьев состоял и на вечерах которого бывал[912]. Это было едва ли не первым вообще контактом сравнительно молодого (хотя уже несколько лет к тому времени печатавшегося во многих петербургских повременных изданиях) поэта с «новой литературой», который тем отчетливее отложился в памяти и все время всплывал при самых разных разговорах с эпистолярными собеседниками и при воспоминаниях о начале литературной биографии. Занимая маргинальную позицию во всех литературных предприятиях своего времени, Кондратьев тем не менее весьма активно стремился к утверждению своего положения в литературе как не эпигона, а истинно самостоятельного наследника великой русской литературы, такого же, каким, с его точки зрения, были чрезвычайно интересовавшие его А.К. Толстой, Майков, Щербина — и далее, и далее, вплоть до Ф. Туманского и Авдотьи Глинки. Тщательно оберегаемая самостоятельность творческого развития и явилась, как нам представляется, основной пружиной напряженности в отношениях с Ивановым, отголоски которой явственно слышны в двух публикуемых письмах (единственно и сохранившихся: ранний архив Кондратьева едва ли не полностью погиб во время его странствий и скитаний после 1917 года).

Вообще при попытке воссоздать как личный, так и литературный облик Кондратьева, следует иметь в виду характеристику, данную ему В.А. Зоргенфреем: «благодушный не без лукавства»[913]: соблюдая внешнее почтение и даже смирение перед своими гораздо более авторитетными в литературе собеседниками, Кондратьев в то же время совершенно определенно, хотя и в завуалированной форме, выражает свое несогласие с ними, доходящее иногда до прямых насмешек, как в случае с Леонидом Андреевым, описанном в одном из его мемуарных фрагментов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное