Русская литература. Просто о важном. Стили, направления и течения

Может показаться, что Толстой – закоренелый ретроград, моралист, который опровергает эти взгляды, противопоставив им свою скучную моральную проповедь. Но автор не спорит со своими героями, а просто предлагает разные варианты. Есть ли среди них верный? Есть. Но даже он не оформлен Толстым как истина. Это просто фраза, которую бросает муж Карениной: «Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару».

Вронский и Левин

Авторскую позицию Толстой выражает как писатель: через изображение отдельных сцен и характеров. В романе показаны две параллельные сюжетные линии: Вронский – Анна; Левин – Кити. Принцип параллельного повествования позволяет сравнить эти судьбы.

Вронский, по характеристике Стивы, «это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. ‹…› Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем – очень милый, добрый малый. ‹…› он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет». Напротив, Левин в глазах окружающих «был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда не годившиеся люди».

«Вронский никогда не знал семейной жизни», – пишет Толстой. Даже в детстве родители не занимались воспитанием сына, которое не получить книгами. «Женитьба для него никогда не представлялась возможностью. Он не только не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более – смешное». А для Левина женитьба была «главным делом его жизни, от которого зависело все ее счастье».

В отличие от Пушкина или Тургенева, Толстой ничего не говорит о книгах или гувернерах, которые воспитывали мальчиков. Для него решающее значение в формировании личности человека, – его чувство к матери, от него зависит отношение к женщине, любви, браку и семье, а значит, счастье всей жизни. О Вронском сказано следующее: «Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету. ‹…› Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных». Не так у Левина: «Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была для него мать».

Линия, связывающая образ матери с женой, проведена Толстым четко и определенно. Любовь ребенка к матери формирует у него во взрослом возрасте истинное, правильное отношение к женщине. «Любовь к женщине он [Левин] не только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью».

Вронский и Левин живут совершенно по-разному. Один в Петербурге, другой – в деревне. О жизни Вронского в столице сказано следующее: «В его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположных сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, – и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться».

Легкомысленный Вронский нарушает важнейшую заповедь – заповедь продолжения жизни, которая позволяет победить смерть, шагнуть из временного в вечное.