Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Характерно в этом смысле отношение Флоренского к музыке Скрябина, который, стремясь выйти за реальные пределы музыки в область магического воздействия, пришел к разрушению устойчивых звуковых структур...». Далее игумен Андроник цитирует письмо П.А. Флоренского к дочери из Соловецкого лагеря, где тот, между прочим, говорит: «Если несколько преувеличивать, то о скрябинских произведениях хочется сказать: поразительно, удивительно, жутко, выразительно, мощно сокрушительно, но это – не музыка. Скрябин был в мечте. Он предполагал создать такое произведение, которое, будучи исполнено где-то в Гималаях, произведет сотрясение человеческого организма, так что появится новое существо. Для своей миродробящей мистерии он написал либретто, довольно беспомощное»[218].

Такова точка зрения православных церковных деятелей на обсуждаемую в данном разделе нашей книги в связи с синтезом и символом проблему магии слов и звуков. Уместно напомнить, что самообожествление Скрябина, которое с возмущением обсуждает А.Ф. Лосев в статье «Мировоззрение Скрябина», а также скрябинское обожествление его поклонницами и поклонниками тоже реально имело место. Вот слова Б. Пастернака, которые допустимо понять не только как условный поэтизм, но отчасти и буквально – в той мере, в какой мировидение выступающего здесь лирического героя-подростка можно признать инстинктивно воспроизводящим в упрощенном виде мировосприятие взрослых поклонников Скрябина (поэма «Девятьсот пятый год»):

...Раздается звонок,
Голоса приближаются:
Скрябин.
О, куда мне бежать
От шагов моего божества!

Для Л. Сабанеева «синтетическая идея Скрябина является частью его общего сатанического, прометеического замысла ускорения мирового процесса»[219]. К этому свидетельству можно прибавить лишь то, что данный замысел разделял со Скрябиным и вынашивал независимо от него целый ряд современников-символистов.

Приводя здесь эти слова, а также высказывания литературоведов, искусствоведов, критиков и других авторов серебряного века, мы стремимся по возможности в разных ракурсах осветить явления символа, художественного синтеза, «магии слов и звуков» и т.п. – увидев их такими, какими они представлялись тогда. Применительно же конкретно к А.Н. Скрябину (более чем кто-либо из деятелей словесных и несловесных искусств продвинувшемуся тут практически) существенно отметить и следующее:

«Идея синтеза или слияния искусств составляет часть основной идеи Скрябина о теургическом искусстве, осуществляемом в Мистерии. <...> Но... Скрябин шел – от синтеза к Мистерии, а не обратно...»[220].

«Магия слов» и «магия звуков» в серебряный век стали рассматриваться как важнейшие средства достижения художественного синтеза. В этом существенное отличие символизма и вообще серебряного века от предшествующих периодов развития словесного и несловесного искусства в истории русской духовной культуры (например, поэзия как «говорящая живопись» и живопись как «немая поэзия» во времена ли барокко или в конце XVIII – начале XIX вв. не предполагали еще непременно участия в синтезе каких-то мистических стихий и тем более не ставили достижение мистических результатов своей высшей задачей)[221].

Соборное слово и мистерия

Слово «соборность» и его производные широко употребимы в культуре серебряного века. Как известно, в прямом смысле под соборностью понимается духовное единение верующих в православном богослужении. Отталкиваясь от этого конфессиального понятия, Вл. Соловьев развил в своих работах понятие «соборности» в философском аспекте. Для Соловьева соборность не просто вытекающий из сущности православного христианства атрибут храмового богослужения. Уже в книге «Критика отвлеченных начал» Вл. Соловьев так излагает свои взгляды: «Нравственное значение общества... определяется религиозным или мистическим началом в человеке, в силу которого все члены общества составляют не границы друг друга, а внутренне восполняют друг друга в свободном единстве духовной любви, которая должна иметь непосредственное осуществление в обществе духовном или церкви»[222]. Далее Соловьев подчеркивает, что «в силу принципа всеединства или свободной общинности это осуществление божественного начала в обществе человеческом должно быть свободно и сознательно, а не основываться на внешнем авторитете и слепой вере...»

Ниже эта мысль о религиозно-мистическом взаимном восполнении человеческих индивидуальностей в общинном единении варьируется многократно. Так, Соловьев говорит, что «основное условие нормального общества есть полное взаимное проникновение индивидуального и общинного начала, или внутреннее совпадение между сильнейшим развитием личности и полнейшим общественным единством. <...>