Русская литература: страсть и власть

Вторая причина более глубокая. Пушкин пытается понять, каковы закономерности русского общественного развития. В «Годунове» констатировано, что народ – это слепая покорная сила, и события в России происходят так именно потому, что народ ко всему абсолютно равнодушен. «Борис Годунов» начинается с детоубийства и кончается детоубийством. Первое детоубийство – маленького царевича Дмитрия. Второе – сына Годунова. «Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!» В печатном варианте пьеса заканчивается пушкинской репликой «Народ безмолвствует». Но это слишком оптимистичная концовка. В оригинале, в том тексте, который Пушкин написал в Михайловском, народ покорно кричал: «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» Вот это полное равнодушие народа к собственной судьбе и было главной трагедией в «Борисе Годунове».

Пушкина начинают привлекать другие фигуры. Он пытается понять, как устроено было пугачевское восстание. Для него восстание народа сродни возмущению стихии.

Описание наводнения в «Медном всаднике» один в один совпадает с описанием народного бунта в «Истории Пугачева» и в «Капитанской дочке». «Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Отношение Пушкина понятно и довольно амбивалентно: никакой правды за этим бунтом нет. Это бунт органики против порядка. Вот ее подавляли-подавляли, и она бессмысленно, бесцельно взбунтовалась. И через полчаса так же уляжется, как улеглось наводнение. Пройдет полгода, и от пугачевского бунта не останется ничего. Это стихийное, бессмысленное возмущение – обычная реакция среды на долговременное ее подавление. Это явление природное, и как таковое оно не может служить ни добру, ни злу. Оно бывает, потому что таково устройство этого мира:

Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам
И запируем на просторе.

На просторе-то мы запируем, —

Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова.

Мораль: эти возбуждения, эти возмущения природы неизбежны. Но расплачивается за них не государство, расплачивается за них маленький человек: Евгений в «Медном всаднике», Петруша Гринев и Маша Миронова в «Капитанской дочке».

Капитана Миронова повесили, комендантшу повесили, Маша спаслась чудом, еще немного – висел бы и Гринев, уже тащат его к виселице: «“Не бось, не бось”, – повторяли мне губители, может быть, и вправду желая меня ободрить»; они его еще и подбадривают – вот это мне особенно нравится.

Конечно, Петр Гринев – щепка в народном наводнении. Но и Пугачев такой же заложник ситуации, как Гринев. Он вовсе не инициатор бунта. Пугачев вынесен этой бурей наверх помимо своей воли, он ее просто оседлал. Он «выделен / волной самой стихии», как сказано у Пастернака. Но почему именно Пугачев? Каковы черты его личности, ведущие к такому его волшебному преображению?

Он умный, конечно. Он харизматичный (употребим это современное слово) и в этой стихии чувствует себя как дома. Он не часть бурана, но он ловко в нем лавирует. Он умеет среди этой стихии вывести и себя, и других. Он, кстати говоря, не придумывал легенду про то, что он царский сын, или про то, что он чудесно спасшийся государь Петр III. Эту легенду выдумали про него, а он воспользовался. И по большому счету Пугачеву не надо царской власти, Пугачеву нравится быть на гребне стихии. И в этом смысле, как ее заложнику, он отчасти равен Гриневу.

«Береги честь смолоду» – эпиграф из «Капитанской дочки». Гринев и Пугачев – оба руководствуются не совестью, они руководствуются честью.

Совесть – это проблема вашего личного выбора. Если у вас есть совесть, вы ею руководствуетесь; если нет, то вам на нее плевать. А честь дана изначально. Душа – Богу, жизнь – Отечеству, честь – никому. Потому что честь – это бремя личное, это то, что с вами рождается и с вами умирает. Честь – это то, что предписано вашим положением.

И трагедия Гринева именно в том, что, сочувствуя Пугачеву, симпатизируя Пугачеву, испытывая благодарность, он не может к нему примкнуть. Швабрин примыкает – потому что у Швабрина понятие о чести весьма вольное: где мне удобно, там и честь. А вот для Пушкина, для Гринева и для Пугачева честь – это долг. И поэтому Пугачев не имеет права бросить проваливающееся восстание и капитулировать, а Гринев не имеет права примкнуть к Пугачеву, потому что он дворянин: