Читаем Русская литература в XX веке. Обретения и утраты: учебное пособие полностью

В рассказе «Полотенце с петухом» из цикла «Записки юного врача» М. А. Булгакова описывается эпизод из жизни начинающего сельского лекаря. В операционную привозят девушку редкостной красоты, пострадавшую при уборке льна, – она попала в мялку: «Левой ноги, собственно, не было. Начиная от раздробленного колена, лежала кровавая рвань, красные мятые мышцы и остро во все стороны торчали белые раздавленные кости. Правая была переломана в голени так, что обе кости концами выскочили наружу, пробив кожу…»

Пластичность, достоверность описаний просто потрясают: «На операционном столе, на белой свежепахнущей клеенке я её увидел…

Ситцевая юбка была изорвана, и кровь на ней разного цвета – пятно бурое, пятно жирное, алое. Свет “молнии“ показался мне желтым и живым, а её лицо бумажным, белым, нос заострён».

Столь же убедительно и ярко обрисованы нравственные терзания «юного эскулапа»: «…сейчас мне придется в первый раз в жизни делать ампутацию. И человек этот умрёт под ножом. Ведь у неё нет крови! За десять верст вытекло всё через раздробленные ноги, и неизвестно даже, чувствует ли она что-нибудь сейчас, слышит ли. Она молчит. Ах, почему она не умирает?»94) Но единственно возможное для человека и врача гуманное решение было принято, и чудо случилось – пациентка осталась жива.

Восхищаясь изобразительным даром писателя, нельзя не отдать должного его таланту рельефно воссоздавать реалии жизни, «правду действительности». И все же подготовленный читатель не может не ощущать, что этим произведение не исчерпывается. Его интуиция должна подсказать ему и подсказывает, что всё описанное имеет и ещё какой-то смысл. В чём же «художественная правда» этого талантливого рассказа?

Размышляя над прочитанным, трудно не обратить внимания, на настойчиво повторяющиеся детали: постепенно открывается целая система метафор и символов. Петух является читателю сначала в названии рассказа. Затем после утомительного путешествия герой прибывает к месту службы: «Эй, кто тут? Эй? – закричал возница и захлопал руками, как петух крыльями. – Эй, доктора привёз!»

Озябнув и проголодавшись, приехавший отдает подчинённым распоряжения, в результате которых и возникает перед ним ободранный, голокожий петух с окровавленной шеей, рядом с петухом его разноцветные перья грудой. В четвёртый раз петух обнаруживается в конце рассказа, когда спасённая девушка решила отблагодарить своего спасителя: «…она, обвисая на костылях, развернула сверток, и выпало длинное снежно-белое полотенце с безыскусственным красным вышитым петухом».

Дело за читателем! Какие ассоциации могут возникнуть у него? Какие образы всплывут в памяти? Жареный петух еще не клевал… красного петуха подпустить… пока петух не прокричал… или что-нибудь подобное. Привлекает внимание символика цвета. В рассказе постоянно рядом белый и красный – два главных цвета того времени, времени революции и Гражданской войны.

В отличие от «правды действительной», предстающей в конкретных, осязаемых образах, которые воплощаются главным образом в слове автора, «правда художественная» может обойтись с помощью интуиции и без такого словесного оформления. Читатель совершенно свободен в своих реминисценциях и ассоциациях, выходя за рамки описанного и домысливая взволновавшие его картины и образы, как позволит ему уровень его эстетического развития.

Слово пробуждает и питает интуицию, но оно не направляет и не ограничивает ее. В образе девушки «редкостной красоты», пострадавшей на уборке льна, кто-то увидит Россию, изуродованную мялкой – войной и революцией… Задуматься: кто спасёт её? Как?

Кому-то такое толкование покажется неубедительным, произвольным. Взамен может быть предложен другой вариант – пробуждение в молодом человеке гуманистического сознания, становление гражданина, специалиста-врача и т. п.

Художественная правда не столько понимается, сколько ощущается, чувствуется, и адресована она не столько уму, сколько душе, если, конечно, позволительно, хотя бы в абстракциях, отделять их друг от друга. А уж к чему душа читательская приуготовлена – вопрос иной. Одно важно – не подсовывать ей готовых решений, освобождая от необходимой и благотворной работы. Художественное слово редко преподносит готовую истину. Оно помогает в поиске её, способствуя движению Личности к идеалу.

Понимание того факта, что в каждом подлинном произведений искусства могут обнаруживаться и различаться «правда действительная» и «правда художественная», обогащает восприятие читателя, позволяя ему увидеть и глубину, и многозначность, и многоцветность описанного. Необходимость искать в тексте подтверждение своим догадкам активизирует читательское мастерство, поможет установить и осмыслить непростые связи между словом, образом и интуицией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Дар особенный»
«Дар особенный»

Существует «русская идея» Запада, еще ранее возникла «европейская идея» России, сформулированная и воплощенная Петром I. В основе взаимного интереса лежали европейская мечта России и русская мечта Европы, претворяемые в идеи и в практические шаги. Достаточно вспомнить переводческий проект Петра I, сопровождавший его реформы, или переводческий проект Запада последних десятилетий XIX столетия, когда первые переводы великого русского романа на западноевропейские языки превратили Россию в законодательницу моды в области культуры. История русской переводной художественной литературы является блестящим подтверждением взаимного тяготения разных культур. Книга В. Багно посвящена различным аспектам истории и теории художественного перевода, прежде всего связанным с русско-испанскими и русско-французскими литературными отношениями XVIII–XX веков. В. Багно – известный переводчик, специалист в области изучения русской литературы в контексте мировой культуры, директор Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, член-корреспондент РАН.

Всеволод Евгеньевич Багно

Языкознание, иностранные языки
Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт
Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

В книге рассматривается формирование этических и эстетических представлений Древней Руси в момент столкновения и начавшегося взаимопроникновения языческой образности славянского слова и христианского символа; показано развитие основных понятий: беда и лихо, ужас и гнев, обман и ошибка, месть и защита, вина и грех, хитрость и лесть, работа и дело, долг и обязанность, храбрость и отвага, честь и судьба, и многих других, а также описан результат первого обобщения ключевых для русской ментальности признаков в «Домострое» и дан типовой портрет древнерусских подвижников и хранителей — героя и святого.Книга предназначена для научных работников, студентов и аспирантов вузов и всех интересующихся историей русского слова и русской ментальности.

Владимир Викторович Колесов

Языкознание, иностранные языки
Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений
Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Книга Л. И. Сараскиной посвящена одной из самых интересных и злободневных тем современного искусства – экранизациям классической литературы, как русской, так и зарубежной. Опыты перевоплощения словесного искусства в искусство кино ставят и решают важнейшую для современной культуры проблему: экранизация литературных произведений – это игра по правилам или это игра без правил? Экранизируя классическое литературное произведение, можно ли с ним проделывать все что угодно, или есть границы, пределы допустимого? В жгучих дискуссиях по этой проблеме ломаются копья. Автор предлагает анализ проблемы с точки зрения литературоведческой и киноведческой экспертизы. В центр рассмотрения поставлен вопрос: следует ли использовать литературное произведение только как повод для самовыражения или экранизатор должен ставить себе более крупные художественные задачи? Ведь, как пишет Л. И. Сараскина, мастера кино, будто испытывая кислородное голодание, обращаются к литературной классике как к спасительному и живительному источнику, так что каждый год можно видеть новую кинокартину по Шекспиру, Толстому, Чехову, Достоевскому и другим мировым классикам.Системный анализ экранизаций в контексте литературных первоисточников позволяет нащупать баланс между индивидуальным представлением режиссера об экранизируемой книге, его творческой свободой – и необходимостью соответствовать тексту литературного первоисточника. Книга позволяет понять творческие мотивы обращения режиссера к литературному тексту – в них зачастую кроется разгадка замысла и результата экранизации.Сотни экранизаций, рассмотренных в книге, дают интереснейший материал для размышлений.

Людмила Ивановна Сараскина

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Образование и наука