Русская мечта

В ту же ночь Олег Рогов попал в знаменитое здание на проспекте Кирова. А патриота Павла Мельникова, слегка пожурив, отправили в село Благушино. Куда ни ткнись, везде гэбэшники или Пахомычи. Я годами деньги копил, искал способы удвоить капитал, утроить. Кормился сам, давал кормиться людям. Бегал от путчей и революций, зарабатывал, домик купил в Германии, Катьку сделал европеянкой. Вон как смотрит на лысого. Engelhuren, произнес про себя по-немецки. Ангельские шлюхи. Неужели какой-то Пахомыч может превратить такое прекрасное женское тело в кровавое месиво?

– Пахомыч, тебе Джиоконда нравится?

– Чего такое?

– Неужто не слышал? Такая женщина на картине.

– А-а-а, знаю.

– А говоришь, не нравится.

– Потому и говорю.

– А кто тебе нравится?

– Петра.

– Вот видишь, – навел палец на лысого Павлик. – Хоть какая-то Петра тебе нравится. Эта уж точно румынка, да? Хотя бы ради этой своей Петры, – взмолился он. – Пахомыч! Она наверное ждет тебя! Продай мне свою сбрую, – указал он на мигающую лампочку. – Я тебе денег дам.

– Ты для меня не покупатель.

– Это как? – опешил Павлик. – А кто же для тебя покупатель?

– Государство.

Романыч произнес слово государство так строго и уважительно, что сразу стало ясно, что это самое государство обращалось с ним быть может и без должной уважительности, но действительно строго.

– И сколько ты просишь?

– У тебя столько нет.

– Пахомыч!

Все посмотрели на Павлика.

– Пахомыч, заклинаю! Все, что угодно, только не связывайся с государством. Оно тебе ноги вырвет. Ты перед ним ничто. Один мой приятель спер пять тысяч рублей, ничего особенного ему не светило. Так у него гонор! Он обиделся. Мол, государство его обидело! Другие тащат миллионами, а он всего пять тысяч. Потребовал государственного защитника. Пусть, мол, государство меня и защищает. Ну вот. Защитило. На полную катушку. Семь лет! Даже диссидентам не всегда столько давали.

7

Все это время в бизнес-класс никто не входил.

В эконом-классе спали. Самолет рассекал воздух на огромной высоте. За бортом – минус пятьдесят, безоблачно. Курса пилоты не меняли. Обманчивое спокойствие внушило Павлику смутную надежду. Если лысый фэтсоу приказал гнать самолет, скажем, в Швецию… Это бы хорошо. Главное, не в Москву. В Швеции гражданин Германии Павел Мельникофф не будет подвергаться таким унизительным проверкам, как в Москве. Главное, приземлиться не в России. Где угодно, только не в России. В России меня уроют. Катька предупреждала: не летай в Энск…

А если лысый фэтсоу сдастся в России?

Ой, покачал головой Павлик. Лет пять светит точно.

А Катька – блондинка. Она не умеет ждать. У нее ровно столько мозгов, чтобы только дождаться на перекрестке зеленого света. Меня ждать не станет. Мужики над ней, как грачи над распаханным полем.

Он взглянул на Катерину и сердце его растаяло.

И она улыбнулась. И Павлик сразу решил: ерунда все это. И надежда вновь горячо затопила сердце. Ну, прилетим в Швецию… Или в Турцию… Это ничего, ведь мы жертвы… Выберем с Катькой самый дорогой ресторан, пригласим американца, и отпразднуем наше очередное счастливое избавление…

– А ты не в Париж, а, Пахомыч?

– Да нет. Куда мне. Не знаю там никого.

– Вена? Хельсинки? Стокгольм?

– Да ну. С чего бы?

– К талибам?

– Да ну, к талибам. Ты скажешь! Я в Сыктывкар.

Павлика как оглушило.

Секунду ничего перед собой не видел.

Потом забормотал:

– Как в Сыктывкар? Ты спятил? Требуй, чтобы гнали самолет в Швецию.

– Да нет. Я уже указал летчикам. Мне в Сыктывкар надо!

– Ты что? – злобно заорал Павлик. – Там одни лагеря!

– Ну да. Я знаю.

– Откуда знаешь?

– На поруках сидел у кума. Девять лет. Седьмая зона, – даже с некоторой охотой объяснил лысый. – Вышел на волю, что делать? Посадили на плешь, разрешили жить в Якутске. Вроде как солнцеворот-спиридон, только административно высланный. Просил, чтобы оставили в Сыктывкаре. Нельзя. Сказали, что это для Якутска я честный, а в Сыктывкаре нельзя.

– Так чего ты кинулся в Сыктывкар?

– В Якутске холодно. Комары.

– А в Коми комаров нет?

– Конечно, есть. Но там… Петра.

– Какая еще Петра?

– Дружка сладкая, – застенчиво улыбнулся фэтсоу.

– Ты педик, что ли? – обомлел Павлик.

– Дружка… Петра… – с волнением повторил Романыч. – Тебе, козел, не понять… У меня шанс есть… Зарегистрирую брак по-людски, вот и будет у нас с Петрой по человечески… Даже марш Мендельсона… Посажу сейчас самолет в Сыктывкаре, потребую Петру… Не разрешат, всех сожгу…

Что за черт, с тоской подумал Павлик. Почему этого лысого педика не устраивают бабы? Ведь делай с бабами все, что захочешь, зачем нюхать мужской пот?

Спросил:

– Этот Петра. Он что, еще сидит?

– Ага.

– Сколько ему осталось.

– Считай, все четыре месяца… И семь дней…

– Четыре месяца? – изумился Павлик. – Ты что, точно чокнутый? Дождаться не мог? Ревнуешь?

Романыч не ответил.

Зато Катерина выдохнула:

– Клубники хочу.

– Заткнись! – заорал Павлик.

Он задыхался.

Грудь сжимало.

Он чувствовал себя запертым в клетке.

При этом гнусная клетка с большой скоростью неслась в Сыктывкар к самым комариным местам и сильно отдавала дерьмом.