Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!

– Погодите, – я примирительно выставил вперед руки. – Попробуем разобраться. Аванс на прошлой неделе вам должен был выплатить управляющий – кстати, где он? – а вчера вы должны были отгрузить новую партию…

– Кум грузил и на себе возил, – ответила швея пословицей. – А мы тут забесплатно работать не нанимались.

– Точно, – поддакнули с задних рядов. – Не нанимались!

А затем другой женский голос гулко пробасил:

– Даешь зарплату! – и его тотчас же поддержали остальные.

«Даешь! Даешь!», – прокатилось по залу, от одного станка к другому. Все вокруг неожиданно пришло в возбуждение, женщины заговорили все разом, некоторые поднялись со своих мест, звякнула посуда, и в воздухе – я почувствовал это – натурально запахло революцией. Не было никаких сомнений, кто здесь жестокий буржуй, оставивший без денег многочисленных кормилиц, и кого – если ситуация не повернет в дипломатическое русло – могут вскоре пришпилить на дверях фабрики. Действовать нужно было решительно.

– Спокойно! – заорал я так, что разрастающееся на моих глазах сопротивление на секунду замерло.

– Спокойно! – повторил я тише. – Зарплата будет! Сегодня же!

Кажется, это подействовало, потому что гул стал стихать, сжатые кулаки разжиматься, а классовая ненависть в глазах швей сменяться надеждой. Выждав несколько секунд, я сказал:

– А теперь – когда мы уладили основной вопрос – не сочтите за труд объяснить, куда делся управляющий?

Все оказалось до банальности просто. Управляющий скрылся с фабрики несколько дней назад – получив от меня на руки аванс, который ему следовало отдать работникам. Вероятнее всего, водитель был с ним в сговоре, потому что он исчез тоже. Два или три дня фабрика еще функционировала, производя сумочки по инерции, а потом швеи устроили всеобщее собрание, на котором решили объявить забастовку. После этого они продолжили приходить на фабрику – каждый день, к восьми утра, так, словно все еще были связаны рабочими обязательствами, но все это время они просто сидели при выключенных станках, ожидая, пока не появится кто-то из руководства. Потом появился я…

Последняя горькая пилюля ждала меня на складе. Мы нашли его с сорванным, болтающимся на одной дужке замком на дверях и с совершеннейшей пустотой внутри. Гулял ветер, таская по полу куски полиэтилена, кое-где лежали обрывки ткани с монограммой, но ни одной сумочки не было – в то время, как они должны были там быть, в большом количестве, склад должен был встретить меня под завязку упакованным нашей продукцией.

Я пытался подсчитать, какие убытки мы понесли. По самым скромным подсчетам, выходило, что речь идет почти о миллионе рублей – и это не считая, украденного аванса работниц, который было необходимо продублировать в самое ближайшее время. В противном случае наш бизнес рисковал оказаться у них в заложниках – ситуация грустная, но вместе с тем и не лишенная обаяния, не без злорадства думал я. Пока учредителя предприятия снимают для модного журнала, и он на глазах превращается в божество для столичных старлеток, его фабрика на отшибе, утопающая в грязи и коровьем дерьме, захвачена обезумевшими женщинами, которым не отдают зарплату.

Требовалось понять, что делать дальше. Идти в милицию, чтобы заявить о краже тысяч поддельных сумочек «Луи Вьюиттон» с фабрики, официально не существующей, было бы сродни самоубийству. Обращаться к бандитам – да, это могло сойти за вариант, при условии, что у кого-то из нас были бы связи в криминальной среде. Однако кроме контактов Азама и Мурада, давно потерявших актуальность, других точек входа в этот мир у нас не было.

Раздумывая, я набрал номер своего подельника.

– Да? – раздался в трубке его обычный раздраженный голос. – Что еще?

– Ты уже закончил свою съемку? Я могу тебя поздравить. Нас обокрали. Подчистую.

Кое-как мы выплатили зарплату нашим швеям, так что их бунт сошел на нет. Однако после кражи с фабрики стало понятно, что контроль нужно держать в своих руках. Поэтому, когда управляющий бесследно исчез с нашими деньгами и огромной партией товара, следить за делами на производстве мы стали самостоятельно. Если точнее, следить за делами стал я. Алеша Шнеерзон продолжил бодро порхать от одной светской тусовки до другой, не обременяя себя докучливыми мелочами реальности, быта и здравого смысла. В некотором роде, это было справедливо, поскольку он был учредитель и когда-то внес начальный капитал. С другой стороны, бизнес уже встал на гладкие рельсы самоокупаемости, и меня подтачивало чувство обиды. Почему, черт возьми, все проблемы по-прежнему решаю один я? В то время как большую часть прибыли получает мой компаньон?