Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!

– Поздравляю вас, – произнес губернатор громким, хорошо поставленным басом. Вблизи он казался крепче, чем издали – грузный, с седыми усами, подковой спускавшимися к подбородку, похожий на старого медведя. – Мы долго совещались и пришли к выводу, что прокладывать трассу в этом уникальном, веками формировавшемся заповеднике нецелесообразно. Магистраль будут строить в другом месте. Вы отстояли свой лес…

В этот момент я и заметил Алешу Шнеерзона. Он стоял во втором или третьем ряду губернаторской свиты рядом с крупным типом явной европейской наружности. Видимо, дело было в элегантном шарфе, обмотанном у европейца вокруг шеи – наши-то все были сплошь в бобровых шапках и при каракулевых воротниках. Презирая шарфы, считая их уделом педиков и женщин, они щеголяли крупными узлами галстуков из-под своих беспонтовых дубленок, стоимостью не меньше двух тысяч долларов каждая. Алеша Шнеерзон что-то говорил европейцу, одновременно показывая руками на меня. По его губам я смог различить слова. То, что я различил, ввергло меня в ужас. Потому что – если только все происходящее не являлось галлюцинацией – Алеша говорил: «Это – тот, кто вам нужен. Это – главный зачинщик. Я клянусь вам, это он!»

Была еще одна маленькая деталь. Его руки, которыми он так беспомощно взмахивал, пытаясь убедить своего собеседника, были скованы блестящими, новенькими, такими гладкими, словно только сошли со станка, наручниками.

Вот тогда я и решил, что пора рвать когти.

Я оттолкнул губернатора, из-за чего его речь – торжественная и пафосная, в иных обстоятельствах я был бы готов слушать ее вечно – захлебнулась, когда он повалился ничком в снег: «И достойные защитники леса, грррр….»

Я пустился наутек – по сугробам, проваливаясь в них почти что по пояс, замечая краем глаз, что от толпы, окружавшей губернатора, отделились смутные тревожные тени и бросились вслед за мной, а впереди всех – дюжий европеец, и при его ногах, таких длинных, ну точно как у лошади, расстояние между нами заметно сокращалось с каждым его шагом. Я не знаю, что происходило с остальными защитниками леса. Судя по шуму, который раздавался за моей спиной, они ринулись в бой, и в ответ в бой ринулись многочисленные полисмены, размахивая дубинками – всего этого я уже не видел и не чувствовал, а слышал только свое бешено колотящееся сердце, да снег – скрипучий, вязкий, с шумом осыпающийся под ногами.

Очевидно, мы проиграли борьбу.

Очевидно, нашей фабрике конец.

Эти мысли вонзались мне в голову словно индейские стрелы – одновременно с толчками крови в висках. Я утопал в снегу, я задыхался и беспомощно размахивал руками, с каждым новом шагом все больше погружаясь в эту вязкую белую массу, в то время как европейцу, казалось, было все нипочем. Он стремительно приближался, он был как большой и разъяренный хищник, и снег вместо того, чтобы засасывать его, напротив, придавал ему скорости и сил – как будто он выталкивал его на поверхность и пружинил под его ногами, в то время как я проваливался в него все больше и больше.

В конце концов я рухнул, не в силах бежать дальше, и уже через секунду он оказался надо мной.

– Ю ар андер арест! – заорал он, защелкивая наручники на моих беспомощных, ослабевших руках. – ЛУИ ВЬЮИТТОН ИЗ ОВЕР!

Подмосковье, лагерь зеленых

С каждым днем пребывание в лагере бесит Полину все больше. Кажется, что они здесь целую вечность – спят в промерзшей палатке, едят кашу из котелка, ни душа, ни обогревателей, ничего, а только вероятность быть арестованными полицией, когда та в следующий раз решит начать наступление.

Денис Боярцев чувствует себя в своей тарелке. Целыми днями ходит по лагерю, подбадривает бойцов. Его многие знают, вместе участвовали в прошлых акциях, так что он здесь – вроде неформального лидера, не считая того бородатого парня, эколога, который первым поднял всех на борьбу. «Мы здесь стоим за правое дело, детка», – успокаивает Боярцев Полину. Интересно, она одна замечает, что лес, ради которого сотни человек готовы положить свои жизни, не стоит и выеденного яйца? То есть, Полина мало что понимает в экологии, и в принципе согласна, что губить деревья – плохо, но тот пейзаж, что она ежедневно наблюдает – десяток скрюченных деревьев на пригорке – совсем не тянет на реликтовый заповедник, каким это место преподносят его защитники.

Она пробует осторожно подступиться к Боярцеву: «Милый, а тебе не кажется, что здесь есть двойное дно? Ты видел, как описан этот лес в документах? Общался с почвоведами или кем-то еще? Собирал факты?». Но Боярцев только возмущенно отмахивается от нее. Его довод: «Разве ты не видишь этой красоты сама?».