Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)

Здесь не место разворачивать эту тему вглубь и вширь. Характерно, что именно в 1960-е гг. на волне развивавшегося общественного движения в нашей стране появилась целая серия исследований русского народного социального утопизма. В основе этого нового тогда направления лежало стремление выяснить, каковы закономерности возникновения утопизма вообще, имеет ли он корни в обыденном сознании, что для России означало: имеет ли он корни в социальной психологии крестьянства, в ее историческом развитии и какова доминанта его менталитета? Изучение социально-утопических легенд и движений (о «золотом веке», о «далеких землях» и об «избавителях») в работах А. И. Клибанова было дополнено интереснейшими материалами по социально-утопическим легендам у русских сектантов и их роли в так называемых еретических движениях, связь с которыми нами предполагалась и была намечена, но не изучена специально.

Как показано было в этой книге, в обыденном крестьянском сознании формировались не логически мотивированные теории, а преимущественно легенды, бытовавшие в виде слухов, вестей, устных рассказов. В XIX в. образовался также целый слой социально-утопических сочинений, проповедей, поучений и т. д. людей из народа — крепостных крестьян, сектантских проповедников, харизматических лидеров и др. Стало выясняться, что многие из этих легенд и учений были известны Л. Н. Толстому, Ф. М. Достоевскому, Н. А. Некрасову, П. И. Мельникову-Печерскому, А. К. Толстому, А. Н. Островскому, Г. И. Успенскому, В. Г. Короленко, Н. К. Михайловскому, многим писателям-народникам, Н. С. Лескову, Д. Н. Мамину-Сибиряку и др. Можно было бы также назвать десятки имен литераторов XX века.

Уже это перечисление имен писателей, сыгравших значительную роль в истории русской литературы, свидетельствует о том, что народная социально-утопическая традиция и ее роль в русской литературе — достаточно важная проблема для нашей литературы и литературоведения. Многие подобные эпизоды были выявлены авторами коллективных монографий «Русская литература и фольклор»,[1076] однако до сих пор нет общего обзора и обобщения этих наблюдений. Подобную задачу мы не ставим и в этой книге. Сходные проблемы для литератур других народов мира мало изучены и не обобщены. Поэтому преждевременно было бы говорить об общих закономерностях. Очень важно, что проблема взаимосвязи народного и ученого утопизма теперь имеет шансы из сферы официозной декламации (типа «Россия выстрадала марксизм…») или догадок превратиться в сферу мотивированных и документированных исследований литературоведов, историков, фольклористов, этнографов, социологов и психологов. Целенаправленное объединение их усилий было бы весьма актуально.

Мы уже несколько раз говорили о том, что решение проблемы «частная собственность/общая (обобществленная) собственность» и «собственность как причина неравенства» неоднократно склонялось в пользу общей собственности и эти решения были стимулом организации религиозно-социалистических и других коммун — от раннехристианских до коммунаристических объединений XX века. Большинство из них не выдерживало испытания временем и постепенно распадалось или деградировало. Известны многочисленные случаи перерастания подобных коммун в общежительства или монастыри (в России старообрядческие монастыри-общежительства и так называемые никонианские «монастыри несобственные»), которые вовсе не поощрялись церковным начальством.

В истории православия, католицизма, мусульманства, англиканской и кальвинистской церквей известны возникавшие время от времени влиятельные течения «нестяжателей», протестовавших против обогащения церкви, развращения ее собственностью. Известны также и чисто светские общины такого рода. Так, например, раннее донское (и в сходных формах и запорожское) казачество требовало от своих сторонников отказа от земледелия — на том основании, что владение землей непозволительно, греховно, она Божья. Собственность на землю порождает все несчастья, включая крепостное право.

Как правило, общины, провозглашавшие общую собственность, за редкими исключениями (например, движение, возглавленное Т. Мюнцером, чешских таборитов и др.) оставались локальными явлениями, не пытались распространить свои порядки на все государство. Окруженные врагами или просто населением, живущим по иным правилам, они были островками в море собственников, как мелких, так и крупных. Вероятно, их опыт и их судьба оказали определенное влияние на Т. Мора, проецировавшего свою социальную утопию на остров, изолированный от соседей.