Русская наследница

— Дай мне немного времени… — попросила Катя. Шатров кивнул. Они принялись готовить обед, не касаясь больной темы. Они вместе чистили картошку, месили тесто, резали хлеб, касаясь друг друга руками, задевая не нарочно плечом или локтем. Напряжение непонимания постепенно ушло. Обед был уже готов, и Катя с Шатровым занялись сервировкой стола. Когда тарелки были расставлены и Катя раскладывала салфетки, Шатров подошел к ней сзади, и она, спиной уловив его тепло, его особый запах, замерла на мгновение. Она мысленно сравнила себя с булавкой, едва к той поднесут магнит. Он обхватил ее руками, прижался грудью к ее спине и прислонился щекой к узлу на затылке. Они настолько заняты были собственными ощущениями, что не услышали некоторого шума в прихожей, а когда услышали, было уже поздно — дверь в гостиную распахнулась, на пороге стоял Катин отец и во все глаза смотрел на них.

— Ты чего здесь делаешь, Катерина? — произнес отец таким тоном, словно застал ее ворующей сладости из чужого буфета.

— Здравствуй, папа, — ответила Катя, комкая в руках полотенце.

— Все за стол! — объявил Марат, пытаясь повернуть ход событий в безопасное русло. — Петрович, обедать с нами! Заодно все и обсудим!

И Марат ловко подтолкнул гостя к столу, Катю отправил на кухню, а сам побежал за детьми. Катя сразу уловила настроение отца, его колебание — развернуться и уйти сразу, обидеться или все-таки остаться? Преодолев свои сомнения, отец все-таки сел, исподлобья наблюдая за дочерью. Пришли дети. Шурик был все такой же смирный и бессловесный, как и утром. Инга вежливо поздоровалась и села за стол. Шатров зашумел один за всех: он шутил, угощал отца — в общем, как умел создавал радушную непринужденную атмосферу. Лицо отца напоминало Кате предгрозовое небо — тихое, чистое и напряженное. Невольно она перевела взгляд на Шурика Лицо ребенка было серьезно и сосредоточенно.

— Дочка твоя подросла, Борисович, а вот сыночка я что-то раньше не видел, — подал голос отец. Катя едва не подавилась салатом.

— Да ты закусывай, Петрович, — уклонился Марат и подмигнул Кате.

Та поднялась и взяла на руки Шурика:

— Погулять хочешь?

Мальчик молча кивнул. Петрович напряженно наблюдал за дочерью. Катя одела детей и проводила во двор. Когда вернулась — мужчины не то чтобы оживленно, но все же беседовали и следы напряжения как будто подтаяли. Но Катя слишком хорошо знала отца, чтобы доверять внешним проявлениям. Он все еще дулся.

— Иван Петрович, — обратился к отцу Марат, едва Катя подсела к столу, — дело в том, что мы с Катей… решили жить вместе.

Он улыбался одними глазами. Кате, напротив, было не до улыбок — она держалась за вилку как утопающий за соломинку. Отец хмуро смотрел на нее.

— Ну, дочка, может, сама объяснишь отцу, что происходит? Ты в этом доме в качестве кого будешь?

На Шатрова отец не смотрел. Тот оказался как бы ни при чем.

Катя закусила губу. Что ж, она сама виновата — давно надо было все рассказать родителям. Теперь поди-ка объясни отцу, что черное, а что белое!

— Папа, не кипятись. Марат хочет, чтобы мы жили вместе, и…

— В качестве кого, я спрашиваю? Гувернанткой?! Дожили мы с матерью — наша дочь ходит с рук на руки, как…

— Папа!

— Что «папа»? Почему он не женится на тебе? Почему? Что значит «жить вместе»? Как с Пашкиным? С той только разницей, что вдобавок ко всему тебе придется нянчить чужих детей?

— Иван Петрович, — попытался возразить Марат, но Катя его остановила:

— Марат, оставь нас одних, пожалуйста. Нам с отцом нужно поговорить.

Чуть поколебавшись, Марат все же поднялся и вышел.

— Я одного не понимаю, Катерина, — взвился отец, едва за Шатровым закрылась дверь. — Ты у меня что, в поле обсевок? Почему ты не можешь как люди: чтоб свадьба, чтоб дети свои, мои родные внуки? Почему у тебя все как-то по-дурацки?

— Папа, чем тебе не нравится Марат?

— Да всем он мне нравится. Он-то как раз молодец. Он ничего не теряет. Если ты не понравишься ему или его детям, он выставит тебя за дверь, ты и очухаться не успеешь.

— Ты все заранее решил, правда, папа?

— Да нет же, нет, Катерина! Просто я пожил и знаю, что так оно и бывает. К тому же у него двое детей!

— Один.

— Что? Я же не слепой: девочка и мальчик. Он весь обед с него глаз не сводил.

— Мальчик не его.

— А чей же?

— Мой.

Катя отвернулась от отца, чтобы не видеть, как станет меняться его лицо. Сейчас он побледнеет, часто-часто заморгает и станет смотреть на нее жалко, как обманутая собака.

Этот отцовский взгляд всегда пробирал ее до печенок. Жалость парализовывала все нутро, и голосовые связки отказывались функционировать.

Прошло, кажется, несколько минут, прежде чем Катя услышала голос отца. Его вопрос невольно вызвал улыбку.

— Где ты его взяла?

— Родила.

Отец продолжал вопросительно и жалко смотреть на нее.

— Я родила его три года назад. Мне сказали, что ребенок умер. Но ему сделали операцию, и он выжил. Меня не нашли, потому что я рожала в соседней области и сразу же уехала.

— Кто отец? — перебил Иван Петрович, вглядываясь в дочкино лицо.

— Юнин. Помнишь его?

— Слава Богу, не Пашкин твой.

Отец достал сигарету и стал постукивать ею о край стола.