Аксаков призывал власть к немедленным социально-политическим преобразованиям: «…нужно… внутреннее обновление духа, которое может быть дано лишь каким-нибудь переворотом в роде перенесения столицы, или созвания земского собора, волею государя, в Москве, не в виде постоянного учреждения, или же нужно, чтобы возникла и закипела жизнь местная, областная, чтоб там произошло первое единение государства с землей». С близкой программой выступал и Фадеев: передача в руки земств всех функций местного управления (за исключением высшего суда и полиции) и контроля за прямыми налогами; распределение прямых налогов «сообразно имущественной состоятельности каждого»; наделение землей нуждающихся крестьян «при помощи либо дешевого (3 %) кредита, либо иных способов полюбовного или обязательного отчуждения части государственных или помещичьих земель»; созыв совещательного Земского собора.
Аксаков вдохновлял, убеждал и даже инструктировал Игнатьева, направил к нему знатока истории Земских соборов П. Д. Голохвастова, который и составил документ, известный под названием «проекта Игнатьева». Однако очень скоро Иван Сергеевич разочаровался в своем «подопечном», о феноменальном легкомыслии которого в один голос говорят самые разные его современники: «Думаю, что ничего не выйдет, и может быть к лучшему на сей раз: нельзя пьесы Шекспира разыгрывать на театре марионеток, а Игн[атьев] не более как директор кукольного театра». Тем не менее провал замысла Земского собора, отвергнутого императором под влиянием Победоносцева и Каткова, был воспринят издателем «Руси» крайне болезненно: «Победоносцев и Катков погубят Россию. У меня руки опускаются».
Отставка Игнатьева (30 мая 1882 г.) резко подорвала позиции славянофилов в правительственных сферах, и восстановить их им уже более никогда не удалось. Во второй половине 1883 г. сошел с политической сцены и вскоре скончался Фадеев. В декабре 1885 г. над аксаковской «Русью» нависла реальная угроза запрещения, причем газету обвиняли в «недостатке патриотизма». «Как трудно живется на Руси! …Мы уже и 60 лет начинаем изнемогать под бременем! Мое здоровье, некогда геркулесовское, тоже дрогнуло. И я начинаю это чувствовать. Разумеется, кроме причин внешних, физических, гигиенических, климатических и т. д., здесь всегда сильнее оказывают воздействие причины нравственные, даже не индивидуального характера. Есть какой-то нравственный гнет, какое-то чувство нравственного измора, которое мешает жить, которое не дает установиться гармонии духа и тела, внутреннего и внешнего существования. Фальшь и пошлость нашей общественной атмосферы и чувство безнадежности, беспроглядности давят нас», – написал Аксаков в частном письме 26 января 1886 г. На следующий день он умер от разрыва сердца.
Месяцем позже отставки Игнатьева случилась загадочная смерть еще одного идейного «протеже» Аксакова – знаменитого на всю Россию героя освобождения Болгарии и завоевания Средней Азии генерала М. Д. Скобелева, отношение которого к императору было более чем критическим (по свидетельству Н. Е. Врангеля, он его «презирал и ненавидел»), а либерально-славянофильские симпатии несомненными. «Смерть Скобелева пока не вознаградима. Он мог сделаться центром русского направления… Весь его корпус был настроен одинаково – стихи Хомякова сделались там популярными», – так откликнулся на его кончину И. Аксаков, которому генерал ранее писал: «…я убедился, что основанием общественного недуга в значительной мере является отсутствие всякого доверия к положению наших дел. Доверие это мыслимо будет тогда, когда правительство даст серьезные гарантии, что оно бесповоротно ступило на путь народный как внешней, так и внутренней политики, в чем пока и друзья и недруги имеют полное основание болезненно сомневаться. …Я имел основание убедиться, что даже эмиграция в своем большинстве услышит голос отечества и правительства, когда Россия заговорит по-русски, чего так давно-давно уже не было, и в возможность эту она положительно не верит».