«Русская освободительная армия» против Сталина

Вот и заявление Главного политуправления Красной Армии от 4 июля 1943 г. характеризует Власова как «активного члена» организации врагов народа, которая в свое время вела «тайные переговоры» о продаже «Советской Украины и Белоруссии» немцам и «Советского Приморья, а также Сибири» японцам. Возникает вопрос, как случилось, что Власов после раскрытия этой «заговорщической деятельности» смог избежать судьбы всех своих товарищей. Лишь потому, что он «притворно раскаялся и умолял о прощении», «советское правосудие» якобы не только простило его, но и к тому же дало ему возможность искупить свои мнимые преступления «работой в Красной Армии» – причем на посту высокопоставленного военачальника? Это выглядит весьма невероятно. И тот, кто сохранил в себе способность рассуждать, мог из официального объяснения без труда сделать вывод о полной несостоятельности выдвинутых против Власова обвинений. Власов, утверждается далее, злоупотребил оказанным ему доверием и под Киевом использовал первую же возможность для того, чтобы сдаться «немецким фашистам» и завербоваться в качестве «шпиона и провокатора». В качестве доказательства этого «второго, еще более тяжкого преступления» приводится лишь то, что он выбрался из немецкого окружения. В то время быть окруженцем в Красной Армии считалось военным преступлением, за которое были расстреляны многие причастные к этому люди [738]. Однако в данном случае и в отношении личности Власова эта аргументация совершенно ставила вещи с ног на голову. Ведь столицу Украины пришлось защищать, по строгому приказу Ставки и вопреки советам военачальников, вплоть до полного окружения города немцами. Лишь 18 сентября 1941 г., когда уже было поздно вести планомерный отход, Власов получил разрешение оставить Киев и оторваться от противника [739]. Стойкая оборона Киева, которая превозносится в военной историографии Советского Союза как особо славная страница, послужила причиной тому, что Власову и частям его армии удалось вырваться сквозь плотное кольцо окружения с невероятным трудом. Как могло теперь отсюда произрасти обвинение против него? Далее, тщетно искать объяснений того, как могло случиться, что командующий армией, находившийся, как считалось, на службе вражеской разведки, «снова» получил высокий командный пост, причем не только в 1942 г. у Волхова, а еще в 1941 г., в критической фазе битвы за Москву, на решающем участке советского контрнаступления. То, что Власов, а не, скажем, Сталин и Ставка Верховного Главнокомандования, должен далее нести ответственность и за гибель 2-й ударной армии, уже не кажется удивительным при логике Главного политуправления. Вопреки однозначно установленным фактам, утверждается, что Власов умышленно привел доверенную ему армию в окружение и к гибели, а затем перебежал к своим немецким господам и хозяевам: «С этого времени он полностью разоблачил себя как гитлеровский шпион, предатель и убийца советских людей».

В характеристике советской пропаганды Власов предстает только как пособник, как «лакей» немцев, который ползал перед ними «на четвереньках» и «помогал врагам родины мучить русский народ, сжигать наши родные села, насиловать русских женщин, убивать наших детей и осквернять нашу национальную честь». Неловкая фраза в «Открытом письме» Власова, что он скажет о своих представлениях насчет новой России «в свое время», становится доказательством того, что он не преследовал созидательных целей. «В свое время, – издевается Павлов, – но почему же не сразу, господин генерал? С каких пор честные политики прячут свои взгляды от народа? В том-то и дело, что Власов не политик, он бесчестный игрок, который боится открыть свои краплёные карты». При этом уже один взгляд на 13 пунктов Смоленской декларации показывает, на каких основах должно было происходить преобразование жизни в России. А именно, на основах неприкосновенности личности и жилища, свободы совести, слова, религии, собраний и печати, на основе свободной экономики и социальной справедливости. Народам России должна была гарантироваться национальная свобода. И что же далее лучше подходило для опровержения обвинения в подчинении воле немецких захватчиков, чем требование о «почетном мире с Германией», выдвинутое в противовес германской политике, и признание русского народа «равноправным членом семьи народов новой Европы»? Александров, правда, еще мог с определенным основанием назвать «Русский Комитет» «лавочкой»; кстати, полковник Боярский в письме к Власову выразился совершенно аналогично [740]. Но в 13 пунктах впервые появились те требования, которые в расширенном виде, в качестве программы Русского освободительного движения, в конечном итоге, получили свое отражение в Пражском манифесте от 14 ноября 1944 г.