Вот она, квинтэссенция советской идеологии! Это их публику устраивает, что «…не знающий ни родины, ни ее языка певец повествует о „русской душе…“», а нашу, советскую не устраивает и не понятен какой-то отщепенец белогвардейский. И несмотря на уникальный голос и абсолютно, в общем, лояльный набор народных песен, был запрещен.
Ребров — настоящая немецкая звезда 70-х. Он и на театральных подмостках, и в шоу на ТВ, и на совместной пластинке с Татьяной Ивановой.
В послевоенной Европе западных звезд с русскими фамилиями немало. Пусть большей частью они лишь потомки первой эмиграции, но появляются и приезжие, уже из новой третьей волны. В их числе оказались бывшие отечественные эстрадные знаменитости: Лариса Мондрус в Германии, Бруно Оя в Финляндии, Жан Татлян во Франции, Аида Ведищева и Эмиль Горовец в Штатах, Леонид Бергер в Австралии. Более или менее они в эмиграции состоялись и даже сумели стать какой-то частью шоу-бизнеса новой родины, исполняя интернациональный репертуар. Но конкуренция была велика.
Во времена экономического кризиса конца 80-х в «поисках лучшей доли» уехало немало популярных артистов. Среди них был и «супер-стар» советской эстрады Эдуард Хиль. Вот как он вспоминает свою работу в парижском кабаре: «Мадам Мартини (хозяйка заведения) позволяла исполнять все, кроме „Мурки“ и вообще блатных песен. В „Распутин“ заглядывали наши артисты, поэты. Были и Никита Михалков с Юрием Любимовым и Олегом Янковским. Михалков пел „Не велят Маше за реченьку“ и был душой общества. А самыми богатыми посетителями кабаре были арабы из Эмиратов. Один играл там свадьбу дочери — на грузовике привезли пять тысяч белых роз. Погуляли на сто тысяч долларов, хотя по меркам „Распутина“ сумма небольшая. Заходили и русские дворяне первой волны эмиграции — графы, князья. Как-то перед концертом я спросил у коллеги-артиста: „Почему сегодня у нас столько охраны? А этот месье за столиком похож на Миттерана“. — „А это и есть Миттеран! Романсы послушать пришел“. А Мирей Матье как-то пришла и попросила меня спеть „Подмосковные вечера“. Артистам в „Распутине“ платили мало. На эти деньги прожить сложно. Я снимал квартиру у знакомых эмигрантов за полцены. Экономил на всем: пешком шел от дома до работы почти час. Мясо стоило слишком дорого, даже „ножки Буша“. Первое время покупал только картошку и крылышки. В кафе не обедал — это же целых 50 франков.
Полицейские в Париже ни разу не попросили меня предъявить паспорт. Иногда спрашивали: „Вы кто?“ — „Шансонье“. — „Где?“ — „Кабаре `Распутин`“. — „О!“ Это для них фирма, как Гранд-опера. Идешь ночью по негритянскому кварталу, французский мент остановит: „Не страшно?“ — „Я русский“. — „А! Тогда понятно“» (по материалам сайта www.blatata.com
).Мозаика второй волны
Помимо Бориса Рубашкина и Ивана Реброва, было и есть много интересных имен. Их биографии, репертуар и судьбы, в общем, схожи, но хотя бы несколько слов об этих людях надо сказать обязательно.
Петр Худяков, музыкант из Австрии, записал несколько блестящих пластинок с жанровой песней, а теперь, подобно Реброву, говорят, ушел в исполнение церковной музыки. Занимается ею последние годы еще одна «легенда» — певец из Финляндии Виктор Клименко. А в лучшие годы, бывало, хлопнет перед концертом бутылку водки и «зажигает» «Гори, гори…» на кураже. По сей день Виктор собирает залы в стране тысячи озер.
Давно ничего не слышно о Саше Зелкине — мастере русской песни из Франции. В 60-е в Америке было издано два виниловых диска артиста. Иногда на блошиных рынках Европы можно найти его французские песенные опыты. Где он сейчас? Жив ли? Он не намного моложе Реброва и Рубашкина. Кстати, биографии Саши Зелкина и Виктора Клименко в начале пути как две капли воды напоминают историю жизни Бориса Рубашкина: дети белогвардейцев, осевших в разных странах, но сохранивших корни. К сожалению, мне почти ничего неизвестно о замечательной певице из Германии Татьяне Ивановой. Недавно в России переиздали несколько ее пластинок. Она была звездой, да еще какой! В дискографии Ивана Реброва есть их совместный проект. Иванова умерла рано, по-моему, в начале 70-х.