Русская поэма

«Величавая славянка» Некрасова близка скорее классичности крестьянок Венецианова, нежели натурализму деревенских портретов передвижников. Ее образ реалистичен, но в какой-то степени соотнесен и с мифом, бывшим частью горячо проповедуемой и обсуждавшейся в те годы славянофильской идеи. Не в том, разумеется, смысле, что поэт сочинял образ в соответствии с прочитанными статьями славянофилов. А в том, что усвоенное из прочитанного-услышанного сказалось в поэме так же, как сказывается в стихах всякий сердечный опыт поэта. IV глава – до некоторой степени демонстрация этой идеи: «И по́ сердцу эта картина / Всем любящим русский народ!» – словно бы отношением к героине проверялась также и партийная принадлежность. Как «славянка», Дарья должна была любить Мороза еще и как «божество» культа. Вместе с тем культ всегда мотивирован, особенно такой, как культ зимнего холода в России. Некрасов использовал для своей поэмы сюжет народной сказки, но, в отличие от сказки, поэма от начала до конца развивается одновременно в двух планах: Дарья-славянка – еще и крестьянка, Мороз – еще и мороз.

«Мороз, Красный Нос» далеко не единственная русская поэма, герой которой одушевленная стихия, – вспомним хотя бы балладу Мея «Вихорь», опубликованную за семь лет до того. Сюжетом – приставание Вихря-призрака, седого, к молодой крестьянке, ее страсть к нему и последующая смерть – и центральным образом – «красотки» Домны, у которой «косы по ладони; / Грудь, как у лебедки; / Очи с поволокой; / Щеки – маков цвет», которая «Жнет, да жнет, да вяжет… / Полные снопы», – она прямо предвосхищает некрасовского «Мороза». Но у Мея – любовный дуэт, развивающийся по одной из апробированных линейных моделей: его атака – ее защита, следствие которой – его случайное убийство, следствие которого – ее тоска по нему и смерть. У Некрасова – искусно и нетрадиционно разработанный любовный треугольник.

Огрубленно схема интриги выглядит так: героиня, крестьянка, любит и предана мужу, однако какая-то часть ее славянской души, души «красивой и мощной славянки», выходит за границы общепринятой, семейной, бытовой сферы супружеских отношений. Характеристика: «Ты вся – воплощенный испуг, / Ты вся – вековая истома», – может обозначать и страдающий от рабства, и достаточно сладострастный женский характер. Муж – лишь придаток к героине IV главы, столь же декоративный, сколь ее маленькие дети. В фольклорных главах второй части (XIX–XXVI), хотя поэт и указывает, что она «полная мыслью о муже, / Зовет его, с ним говорит», однако обращение к нему на «ты» регулярно перебивается разговором о «нем» в 3-м лице: «стану я милого звать», «только дружка одного очи мои не видали», «стану без милого жать», «скучно без милого спать», «я ли о нем не старалась?». Этот прием народной песни остраняет, отчуждает «ее» от «него»: «он», «милый», «дружок» становится более безличным.

Ответ Дарьи на «ласковый, тихий» вопрос Мороза: «"Тепло ли?.." – "Тепло, золотой!"» – это еще и разрешение от любовной тоски, тяготившей ее уже при жизни мужа: «Долги вы, зимние ноченьки, скучно без милого спать». Заметим, что она отвечает так именно Морозу прежде, чем он «в Проклушку вдруг обратился». В той сфере «мифологической», которой Дарья касается не личной, а, так сказать, «племенной» частью души, в которой заяц перебегает дорогу к беде, звезда скатывается к смерти и сны в руку, в которой окатывают водой с девяти веретен, сеют мак и осыпают хмелем, в этом душевном слое героини ее жених и супруг – Мороз. Но Некрасов написал образ души цельной, неделимой на части, поэтому Мороз и Прокл – соперники еще до того, как счастливая крестьянская чета с этим сталкивается. Мороз устраняет соперника, «хозяин дал маху, зима доконала его»:

Случилось в глубоком сугробе
Полсуток ему простоять…

Он пытается уйти от гибели, то, заключая союз с врагами Мороза, идет «в жаркую баню», пролезает «сквозь потный хомут», то ищет его милости, окунается «в пролубь», но в конце концов погибает. Мороз забирает добычу. Героиня отдается ему по желанию, но это не измена мужу: «седой чародей» явился ей в образе «Проклушки», так же, как он, «целовал» «и те же ей сладкие речи, что милый о свадьбе, шептал».

На протяжении всей поэмы три участника любовной истории свободно переходят из пространства реального в фантастическое и обратно, при этом фантастическое включает в себя и потустороннее. В последних строфах они оказываются по ту сторону окончательно, но, так как все действие поэмы протекало в том же «заколдованном сне», в котором застывает героиня, потусторонность уже не фантастична: белка, сбрасывающая на ее статую ком снега, находится по сю сторону жизни.