Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)

Но Светлов не спрашивал — ему всё было ясно. Даже Маяковского не спросил — а тот ведь говорил:

"Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп!

Ну что стоит, кстати, закон о запрещении пропагандировать войну, если по радио тут же призывают светловы "постичь поскорей грамматику боя, язык батарей!", как сказано в той же "Гренаде".. И только в тридцатых годах слегка обучился поэт лицемерить в ногу со временем:

В известной песне «Каховка» он, хвастая как всегда всякими прежними походами, всё же замечает

«Мы мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути».

И то хлеб!

12. А МОГ БЫ СТАТЬ ОДНИМ ИЗ САМЫХ… (Константин Симонов)

Опять тот же вопрос: а может ли талантливый художник обманывать других, не обманываясь сам, может ли он быть неискренним? Опять эта по сути вариация вопроса Сальери!

Но Константин Симонов ни злодеем, ни гением не был. А был он всё же одним из самых талантливых поэтов своего поколения!

И продать ему было что… Ну, и разве это злодейство — продать первородство за чечевичную похлебку? К тому же Симонов всегда продавал не оптом, а с точным расчётом, ровно в той мере, в какой этого с него требует очередной зигзаг линии партии. «И не больше, и не меньше…»

Первое, о чём он хотел забыть в старости, — это о том, что в самом своём начале написал он лиричнейшую и такую юношескую поэму "Пять страниц", в которой все было свежим и полностью искренним, которую переписывали в тетрадочки, но крайней мере до 56 года, бесчисленные девочки с бантиками и без оных…

Там начало конца, где читаются старые письма,

Где реликвии нам, чтоб о нежности вспомнить, нужны

И с тем же, почти есенинским, лиризмом звучат его стихи, ставшие песней для всей России в дни войны:

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди,

Жди, когда навеют грусть

Жёлтые дожди-

Эти жёлтые дожди, стучащие в меланхолическом ритме коротких строк — создание истинного поэта.

Константин Симонов был военным журналистом, как и Киплинг, и почти всю жизнь он Киплингу подражал. Причём английского Симонов не знал, так что Киплинг пришёл к нему в чужих переводах.

Вот строки. из стихотворения, которым открываются почти все симоновские сборники — «Всю жизнь любил он рисовать войну»:

«Никак не можем мы смириться с тем.

что люди умирают не в постели,

что гибнут вдруг, не дописав поэм,

Не долечив. Не долетев до цели,

Как будто можно, кончив все дела……»

Интонация тут киплинговская. И в балладах, таких, как «Рассказ о спрятанном оружии», она тоже киплинговская, хотя сюжет её взят из Р. Л. Стивенсона — из «Верескового мёда» в переводе С. Маршака. Симонов рассказывает о двух героях, о двух испанских террористах (стихи написаны еще до гражданской войны в Испании). Этих двоих: подвергают пытке: кормят «отборной, розовой, насквозь просоленной треской», и пить не дают. Не спорю, пытка, конечно, но ведь в те самые годы в вагонзаках в СССР не отборной треской, а ржавой селедкой кормили не двух, а всех зеков, и тоже пить не давали. Но простим юному поэту его немыслимую книжность…

Чуть не каждой строкой напоминают Киплинга многие стихи даже из самой лучшей книги Симонова, вышедшей в дни войны, — из книги «С тобой и без тебя». Её так называемый «лирический герой» вышел из стихов, баллад и прозы Киплинга, едва успев переодеться в форму советского офицера и кое-как застёгиваясь на ходу… Да и не только эта книга. Ведь как легко, к примеру, выдать за стихи «железного Редьярда» хотя бы балладу «Сын артиллериста» с её рефреном:

Держись мой мальчик: на свете

Два раза не умирать,

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла!

Такая уж поговорка у майора была…

Лучшая книжка поэта, и безусловно самая искренняя., — «С тобой и без тебя» — сквозной лирический поток: от «подросткового» по интонации стиха «13 лет, кино в Рязани…», и до «юношеского» (по стилю!) — «Над чёрным носом нашей субмарины».

На небе любят женщину от скуки,

И отпускают с миром, не любя…

Ты упадёшь ко мне. В земные руки.

Я не звезда. Я удержу тебя.

А ведь оба стихотворения написал уже тридцатилетний офицер и военный журналист…

Да, хотя у Киплинга всего-то есть три или четыре любовных стихотворения, а у Симонова их множество, по человеческой психологии эти два поэта очень похожи. И потому странно, что все попытки Симонова переводить стихи своего кумира (с чьих-то явно нелепых подстрочников) неизменно увенчивались полным провалом, кроме вдруг блестяще переведённых «Гиен».

Из военных стихов Симонова одно из самых пронзительных «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих!

В те страшные годы опубликовать это было возможно — люди воевали не за партию, а за собственный дом, и Сталин цинично торговал российским патриотизмом зная, что придет время, и он снова будет переодет в советский…