Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)

Так бы и остался Самойлов автором этой одной броской строчки. И ещё нескольких тысяч «переводных» (не будем спрашивать, с каких языков), если бы не понадобилось официальным советским критикам спасать честь этого поколения (чаще даже за счёт не воевавших) и доказывать, что поэты этого, наиболее советского из всех поколений, не хуже более ранних, и (главное!) более поздних…Литературная статистика нуждалась ещё с конца пятидесятых, перед скандальной и далеко не всегда талантливой, но шумной рожей «медного века» (они же шестидесятники), в доказательствах того, что в поколении "ровесников октября" всё же есть поэты.

Необходимо был найти и противопоставить «новым» кого-нибудь не столь плоского, как Лукоиин, не столь серого, как Дудин. Властям это было жизненно необходимо, особенно в те годы, когда поэзия вдруг стала самым влиятельным жанром в русской литературе.

И вот в кулуарах, а затем и в критике возникало сначала шепотком, а там и громче, и постепенно ширилось имя Давида Самойлова. И — вот редчайший случай — через двадцать лет раздутое литературное имя вдруг (хотя и ненадолго) стало всё же себя перед читателями оправдывать!

Несмотря на длинные, вялые по стиху и натянутые по сюжетам исторические «повестушки» (вроде почти хвалебных рассказиков в стихах про Ивана Грозного, а позднее рассказов наподобие «Анны и Пестеля»).

Первой настоящей книгой Самойлова стала далеко не первая, а пятая книга "Весть» (1978). И хотя наполовину она состоит из всё тех же поэмок на исторические темы, которые всегда были у Самойлова скучны, в них я не вижу я ни поэзии, ни истории, но в этой книжке вдруг появились несколько лирических стихотворений, которые оказались "томов премногих тяжелей".

Что ж, возможно кулуарные разговоры, создавшие авансом имя Самойлову задолго до этих стихов, были всё же обоснованы? И кто-то его лучше знал?

Да, поэт оказывался, хотя и в немногих стихах, но пронзительным лириком, и неожиданно очень печальным…

Выйти из дому при ветре,

И поклониться отчизне…

Надо готовиться к смерти

Так, как готовятся к жизни…

Сочетание есенинской и ахматовской линий — почти несовместимое — высекло искру неподдельного лиризма.

Читаешь эти лирические миниатюры, и не поняв, почему книга так названа — видишь в ней и верно весть — весть о том, что уже вовсе не молодой человек, много лет писавший средненькие поэмы и бойко переводивший огромными кучами халтуру с любых подстрочников, вдруг возникает как настоящий поэт.'

Упущенных побед немало,

Одержанных побед немного,

Но если можно бы сначала

Жизнь эту вымолить у Бога, -

Хотелось бы, чтоб было снова

Упущенных побед немало,

Одержанных побед немного.

Когда рядом с такими шедеврами афористичности появляются в книге снова длинноватые банально-пейзажные поверхностные стихи, или опять исторические поэмы, неведомо для чего написанные, то уже не по ним, к счастью, судишь об авторе.

Но вот только одна из поэм (к сожалению!) того стоит, чтоб на ней задержать внимание. Потому что в данном случае поэт, видимо, знает, зачем он ее написал. И потому еще, что после лирики, в которой звучит всё искренне, тут — всё натужно. и грубо подчинено идеологической авторской задаче.

Называется поэма "Струфиан". В подзаголовке — "недостоверная повесть".

Существует предание, что Александр Первый не умер в Таганроге, а, уйдя от власти, скрылся неведомо куда.

И есть другая легенда, о праведном сибирском старце Федоре Кузьмиче. В некоторых книгах и в том числе в записках барона Вигеля утверждается, что Александр Первый и Федор Кузьмич — одно и то же лицо. Этому есть немало косвенных доказательств. Но всё, относящееся к этой теме, в СССР было все 70 лет запретно, даже музейщикам «не рекомендовалось эту тему затрагивать» (знаю по собственному опыту).

.

И вдруг легенда эта — в советское, заметьте, время! — выплыла в поэме Самойлова, хотя и в виде пародийном.

В Таганроге, во двор дома, где живет царь, опускается летающая тарелка (НЛО), и Самойлов с её помощью убивает двух зайцев: высмеивает легенду об исчезновении Александра Первого, говоря, что царя похитили "марсиане", и вышучивает разговоры об НЛО.

В поэме, по ямбическому стиху довольно вялой, Самойлов описывает:

…полушарье,

Чуть стиснутое по бокам,

Производившее шуршанье

Подобно легким сквознякам

Тарелочка улетает восвояси, а с ней исчезает и царь.

Что же касается Федора Кузьмича, то он — по поэме — вовсе не сам царь, а свидетель того, как царя спёрли. Тем самым Самойлов старательно разделяет личности царя и Федора Кузьмича, чтобы этим убить саму "идеологически вредную" сторону легенды. Да и уравнивая два сюжета, хочет вышутить оба, что само по себе было бы забавно, будь поэма лучше написана.

Автор сочиняет историю о том, что некий казак Федор Кузьмин (а не Кузьмич!) пробирается к жилью царя, чтобы вручить ему "Трактат об исправлении Российской империи" Вот в этом-то трактате и состоит суть всей шутовской, но неуклюжей поэмы: вот каковы идеи казака —

На нас, как ядовитый чад

Европа насылает ересь…