Русская психиатрия от Николая II до Сталина

В 1924 г. на основании постановлений II совещания 1923 г. при основанном еще в 1918 г. Московском государственном психоневрологическом институте начал работу Невро-психиатрический диспансер, составляя часть отдела психогигиены (зав. Л. М. Розенштейн). 30 января 1925 г. приказом Наркомздрава Психоневрологический институт был расформирован, а в мае 1925 г. диспансер утвержден Совнаркомом как самостоятельный Московский государственный невро-психиатрический диспансер, которому было поручено методическое руководство всей организацией психиатрической помощи в республике.

Диспансер состоял из трех частей: 1) амбулатории, 2) ряда лабораторий и 3) отделения психогигиены, которое было занято психо-санитарным обследованием на фабриках и заводах. Диспансер был связан со здрав-ячейками фабрик и заводов.

Постановление об организации диспансеров в цепи психиатрических учреждений и организация Государственного диспансера в Москве как первого образца были очень важными моментами в советской психиатрии. Существование диспансера должно было изменить всю практику психиатра, направить его внимание на немедленный отбор тех острых форм, которые нуждались в стационарном лечении, сосредоточить внимание психиатра на пропаганде среди населения правильного отношения к психиатрическим больницам, тесно связать диспансер со стационарными учреждениями.

Не менее важно было и то, что перед диспансером ставилась задача изучения условий труда и устранение факторов, влияющих на заболеваемость. Советское правительство призывало врача к такому изучению и готово было при обнаружении вредных моментов всеми мерами содействовать устранению этих вредностей.

Под руководством Л. М. Розенштейна сотрудники Государственного диспансера дали ряд научных работ по изучению начальных форм психических болезней, разрабатывали методы лечения начальных форм, реактивных пограничных состояний; здесь получили большое развитие психотерапия, физиотерапия, был организован отдел детской психиатрии, отдел по исправлению речи и т. п.

Но, наряду с этим, вместо выявления действительной заболеваемости здесь стали регистрировать так называемую «патологическую пораженность» (Богословский), т. е. все уклонения от «нормы», даже если эти уклонения не влияли на функциональные отправления организма и на трудоспособность больного и, вместо того, чтобы из массы обследуемых выделить действительно больных (а не мнимых), объявили больными всех, у кого была установлена хотя бы малейшая «патологическая пораженность». Такой подход привел к грубым ошибкам и неправильно ориентировал органы здравоохранения (в практической психиатрии прежде всего было расширено понятие шизофрении).

Л. М. Розенштейн на совещании 1925 г. говорил, что «диспансеризация… является своего рода учраспредом не только лечебной и профилактической врачебной помощи, но и социальной…

Мы будем стремиться на основании научных данных и имеющихся средств выяснить, какому количеству здорового населения мы должны дать диференцированные виды той или иной формы помощи для предохранения от заболевания… Диспансер должен подметить деформацию характера под влиянием профессии. Большинство производств и бытовых условий не только вредно отзывается на физическом состоянии рабочего, но имеет сильное влияние на нервно-психическую сферу: утомление, напряжение внимания, опасность травмы, шум, стук и т. д.».

Эти ошибочные установки вели к тому, что «обследование» диспансером рабочих фабрики Электролампа обнаружило, например, «нервно- психические заболевания» у 54 % рабочих; на Трехгорной мануфактуре не обнаружило «уклонений от нормы» лишь 53,6 % рабочих; среди педагогов было 76 % «нервных» (из них 26 % нуждались в помощи); среди продавцов гастрономических магазинов было 75,9 % с «психо-невротическими показателями»; среди медицинских работников — 71,8 % и т. д.[100].

Забывалось замечательное мнение о врачебной опеке над здоровыми К. Маркса[101], о котором всегда следует помнить нашим психогигиенистам: «Человеческое тело от природы смертно. Болезни поэтому неизбежны. Почему, однако, человек обращается к врачу только тогда, когда он заболевает, а не когда он здоров? Потому, что не только болезнь, но и самый врач есть уже зло. Постоянная врачебная опека превратила бы жизнь в зло, а человеческое тело — в объект лечения со стороны медицинских коллегий. Разве не желательней смерть, нежели жизнь, состоящая только из мер предупреждения против смерти?».