Русская религиозная философия

У Бердяева было некоторое чувство… отталкивания от жизни, от действительности. Он очень болезненно переживал униженность человека, безобразия жизни, все скверное, тяжкое, даже то тяжкое, что есть в нашей плоти. Это был дух, который можно назвать «пленным духом» (так Марина Цветаева называла Aндрея Белого, знакомца Бердяева). Так вот, это был «пленный дух», который томился в своей тюрьме. Поэтому он и любовь понимал очень своеобразно. Прочтите его письмо к невесте Лидии, оно напечатано в небольшом сборнике произведений Бердяева, изданноом издательством «Прометей», под название «Эрос и личность».

Любовь для Бердяева была тоже духовным актом. Вообще он был как будто вне быта, вне материи. Он всегда тяготился действительностью, при этом мир он безумно любил. Он не был ни анахоретом, ни человеком отрешенным, он наслаждался природой, любовался ею. Как вспоминает одна его знакомая, он не мог пропустить ни одной собаки на улице, чтобы с ней не поговорить. Другая его знакомая рассказывала мне, что, когда они жили в Париже, Бердяев всегда на улицу выходил с собакой или с двумя, у него были огромные псы. И был кот (в Париже уже) Мурри, которого он стильно любил. Этот кот умирал у него на руках. Бердяев агонию этого животного пережил так, что в своей глубокой философской книге пишет об этом и рассказывает про своего кота с полной серьезностью, как через смерть этого любимого живого существа он постигал ужас небытия, ужас умирания.

Люди по–разному видели Бердяева. Большинство любовалось им в те годы. Было в нем, конечно, и нечто горделивое, но, с другой стороны, Марина Цветаева вспоминает, что не было более приветливого человека, открытого. Он прекрасно мог общаться с крестьянами, ремесленниками, он ходил в «Яму» и там беседовал с разными сектантами («Яма» — это трактир, где собирались народные богоискатели). И как барин он находил с простым народом язык быстрее, чем интелигент.

Одно время (я сейчас говорю о периоде до первой мировой войны) Бердяев был близок с Дмитрием Сергеевичем Мережковским. Но постепенно кружковщина Мережковского его стала тяготить. A Мережковский, разочаровавшись в историческом христианстве, в исторической Церкви, задумал со своей женой Зинаидой Николаевной Гиппиус (вернее сказать, это жена задумала) создать свою «Церковь». И они дома собирались и совершали некое самодельное богослужение: ставили цветы, приносили вино — какая–то псевдоевхаристия… Понимаете, это же была эпоха декаданса! Эпоха, когда буйствовали символисты, за ними шли акмеисты, все кипело! Мережковский привел Бердяева к православию. Каким образом (Мережковский стал приглашать его на эти радения, встречи. И вдруг! Николай Aлександрович почувствовал, что это фальшь, что–то ненормальное, самодельное, что нужна настоящая, подлинная Церковь. И он как бы от противного (и до конца своих дней) стал православным человеком. Такой был у него парадоксальный путь.

Несколько строк сейчас о его облике вы услышите из уст его современницы, Евгении Казимировны Герцык, писательницы, которая очень его любила, ценила и понимала. Как сама она написала, из всех, кого она потеряла в то время (начало 1920–х годов), его она потеряла «больше всех». Несколько строк, чтобы вы увидели эту личность, этого человека. Это из ее мемуаров: