Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

— Что я ответил! Я уже не помню, что и ответил… Мерзавцы!..

Он так стукнул кулаком по столу, что запрыгали под скатертью секретные документы.

— Мерзавцы! Мы жизнь сыновей отдаем своих, а это хамье думает, что земли пожалеем. Да будь она проклята, эта земля, на что она мне, если России не будет? Сволочь подлая. Хоть рубашку снимите, но Россию спасите. Вот что я им сказал.

Его голос начал переходить пределы…

— Успокойтесь, Михаил Владимирович.

* * *

Но он долго не мог успокоиться… Потом…

Потом поставил нас в «курс дела»… Он все время ведет переговоры со Ставкой и с Рузским (командующим Северной армией)… Он, Родзянко, все время по прямому проводу сообщает, что происходит здесь, сообщает, что положение вещей с каждой минутой ухудшается; что правительство сбежало; что временно власть принята Государственной думой в лице ее комитета, но что положение ее очень шаткое, во-первых, потому, что войска взбунтовались — не повинуются офицерам, а, наоборот, угрожают им, во-вторых, потому, что рядом с комитетом Государственной думы вырастает новое учреждение — именно «исполком», который, стремясь захватить власть для себя — всячески подрывает власть Государственной думы, в-третьих, вследствие всеобщего развала и с каждым часом увеличивающейся анархии; что нужно принять какие-то экстренные, спешные меры; что вначале казалось, что достаточно будет ответственного министерства, но с каждым часом промедления — становится хуже… Вчера уже стало ясно, что опасность угрожает самой монархии… возникла мысль, что все сроки прошли и что, может быть, только отречение государя императора в пользу наследника может спасти династию. Генерал Алексеев (в то время врио главковерха) примкнул к этому мнению…

— Сегодня утром, — прибавил Родзянко, — я должен был ехать в Ставку для свидания с государем императором, доложить его величеству, что, может быть, единственный исход — отречение. Но эти мерзавцы узнали… и, когда я собирался ехать, сообщили мне, что ими дано приказание не выпускать поезда… Не пустят поезда! Ну, как вам это нравится? Они заявили, что одного меня не пустят, а что должен ехать со мной Чхеидзе и еще какие-то… Ну, слуга покорный — я с ними к государю не поеду… Чхеидзе должен был сопровождать батальон «революционных солдат». Что они там учинили бы? Я с этим скот…

Меня вызвали по совершенно неотложному делу…

По возвращении я застал комитет в большом волнении… Родзянко бушевал…

— Кто это написал? Это они, конечно, мерзавцы. Это прямо для немцев… Предатели… Что теперь будет?

— Что случилось?

— Вот, прочтите.

Я взял бумажку, думая, что это прокламация… Стал читать… и в глазах у меня помутилось. Это был знаменитый впоследствии «Приказ № 1».

— Откуда это?

— Расклеено по всему городу… на всех стенах…

Это был конец армии».

Новости о «Приказе № 1» потрясли Временный комитет, который теперь оказался вынужден предпринимать какие-то решительные действия. Вот в какой последовательности они развивались. Александр Гучков был лидером октябристской партии в Думе. Ее политика основывалась на согласии с октябрьским Манифестом 1905 года. Он стал военным министром в первом Временном правительстве. Павел Милюков, член кадетской партии, — министром иностранных дел. Кроме того, кадетам и октябристам (обе были правыми партиями) с марта по май 1917 года принадлежал решающий голос во Временном правительстве.

«Кажется, в четвертом часу ночи вторично приехал Гучков. Он был сильно расстроен. Только что рядом с ним в автомобиле убили князя Вяземского. Из каких-то казарм обстреляли «офицера».

И тут, собственно, это и решилось. Нас было в это время неполный состав. Были Родзянко, Милюков, я, — остальных не помню… Но помню, что ни Керенского, ни Чхеидзе не было. Мы были в своем кругу. И потому Гучков говорил совершенно свободно. Он сказал приблизительно следующее:

— Надо принять какое-нибудь решение. Положение ухудшается с каждой минутой. Вяземского убили только потому, что он офицер… То же самое происходит, конечно, и в других местах… А если не происходит этой ночью, то произойдет завтра… По пути сюда я видел много офицеров в разных комнатах Государственной думы: они просто спрятались здесь… Они боятся за свою жизнь… Они умоляют спасти их… Надо на что-нибудь решиться… На что-то большое, что могло бы произвести впечатление… что дало бы исход… что могло бы вывести из ужасного положения с наименьшими потерями… В этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию… Без монархии Россия не может жить… Но видимо, нынешнему государю царствовать больше нельзя… Высочайшее повеление от его лица — уже не повеление: его не исполнят… Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И сам расправится с монархией… Меж тем это неизбежно будет, если мы выпустим инициативу из наших рук.

Родзянко сказал:

— Я должен был сегодня утром ехать к государю… Но меня не пустили… Они объявили мне, что не пустят поезда, и требовали, чтобы я ехал с Чхеидзе и батальоном солдат…