Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917

О последовавшей в сентябре 1915 года отставке трех министров, особенно решительно выступивших против воли царя возглавить командование, мы уже говорили. В январе 1916 года был выведен в отставку Горемыкин. Этот шаг, однако, вовсе не свидетельствовал о признании справедливости почти всеобщего ропота недовольства премьер-министром, раздававшегося и со стороны бюрократии, и со стороны Думы, и, скорее, был предпринят царем из опасения, что он не сможет совладать с Думой, которой предстояло в феврале на короткий срок возобновить заседания. К этому времени Горемыкин был уже не просто человеком преклонного возраста — ему было семьдесят семь лет, — но и, судя по его показаниям, данным Чрезвычайной следственной комиссии на следующий год, мягко говоря, недееспособным. Обеспокоенный поведением Думы, Николай хотел, чтобы во главе Совета министров встал более компетентный политик и сильный человек. Горемыкин же стремился свести работу Думы к обсуждению лишь чисто бюджетных вопросов — цель, казавшаяся царю нереальной²³. Теперь Горемыкина на посту председателя Совета министров сменил Б.В.Штюрмер, шестидесятивосьмилетний сановник, в чьем послужном списке было и губернаторство, и членство в Государственном совете. Хотя Николай и питал надежду, что Штюрмеру удастся поладить с Думой, этого не произошло. Штюрмер, закоренелый монархист, весьма близкий Плеве, более всего прославился грубым обращением с тверским земством. Был он также известен своим раболепием и мздоимством. Назначение на высшую руководящую должность человека, носящего немецкую фамилию, во времена, когда столь сильны были антигерманские настроения, свидетельствовало о слепоте двора, его невосприимчивости к окружающему. Но важнее оказалось то, что Штюрмер был близок и предан Распутину.

Мало кто сожалел об уходе Горемыкина, однако отставки, последовавшие за этим, уже не вызывали восторга. 13 марта 1916 года отставку получил Поливанов. Блестящие успехи в деле восстановления боеспособности русской армии не спасли его: политически он был для Николая неприемлем. В письме, содержащем приказ об отставке, царь в качестве причины ее указывал Поливанову на «недостаточно властное» руководство деятельностью военно-промышленных комитетов²⁴. Это была вежливая форма выражения недовольства тесными контактами между Поливановым и Гучковым, председателем вышеупомянутых комитетов, и связями через него с деловыми кругами. Власти особенно раздосадованы были тем обстоятельством, что Гучков пригласил к участию в работе Центрального военно-промышленного комитета рабочих представителей, и А.Д.Протопопов, министр внутренних дел, говорил полковнику Ноксу, что комитет — это «опасное общество синдикалистов»²⁵. Такая награда ждала человека, которого не кто иной как сам Гинденбург считал спасителем русской армии[116]. Поливанова заменил — вновь по настоянию Распутина — скромный, но малопригодный для этой роли генерал Д.С.Шуваев. Специалист по военной обуви, он не имел ни боевого опыта, ни опыта командования. («О нем говорят, — свидетельствует современник, — что он все вопросы неизменно сводил к сапогам»²⁶.) Но у него было то неоспоримое преимущество, что он не был замешан ни в каких политических играх. И, конечно, он тоже был беззаветно предан царскому дому и считался истинным «другом» царской четы. Однажды он заявил полковнику Ноксу, что, если бы царь приказал ему выпрыгнуть из окна, он с наслаждением сделал бы это²⁷. Однако в его непосредственные обязанности такие кульбиты не входили, и вскоре новоявленный министр буквально потонул в делах, справиться с которыми был не в силах. Он ничуть не обольщался на свой счет. И когда пошли разговоры об «измене в верхах», с негодованием ответил: «Я, быть может, дурак, но я не изменник», — это словцо подхватил Милюков, развив его в речи, произнесенной в Думе 1 ноября 1916 года.

Следующей шла очередь министра иностранных дел. Внешним поводом отставки Сазонова послужила его позиция по вопросу о польской автономии, действительной же причиной была связь с оппозиционными кругами. В Лондоне и Париже, где Сазонов пользовался доверием союзников, его отставка произвела тяжелое впечатление. Портфель министра иностранных дел перешел к Штюрмеру, который уже занимал посты председателя Совета министров и министра внутренних дел — весьма тяжкое бремя для одного человека.

Совет министров, лишившись в лице Столыпина решительного руководителя, заметно ослабел и вернулся к своему прежнему состоянию, привычному до 1905 года, когда он представлял собой скорее собрание отдельных политических деятелей, чем единый, сплоченный орган. Совет собирался все реже, потому что все меньше вопросов ему приходилось теперь решать²⁸.