Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917

Дезорганизация управленческого механизма не ограничивалась министерским уровнем. Вошли в обыкновение и частые смены губернаторов. В 1914 году было назначено 12 новых губернаторов. В 1915-м эта цифра возросла до 33. Только за девять месяцев 1916 года было сделано 43 губернаторских назначения, а это означало, что менее чем за год сменилось руководство большинства российских губерний²⁹.

Описывая сложившуюся ситуацию, уместно вспомнить остроту министра юстиции И.Г.Щегловитова, который в 1915 году так выразился о правительстве:

«Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции»³⁰.

И действительно, в воздухе остро запахло революцией. Этот мятежный дух питали два настроения: недовольство правительством за его неспособность справиться с экономическими проблемами и некоторое новое чувство враждебности к крестьянству со стороны городского населения. Война вызвала трения между городом и деревней, которых Россия прежде не знала. Горожане видели в мужиках скопидомов и спекулянтов: уже в июне 1916 года Альфред Нокс предупреждал, что «городское население может зимой причинить беспокойство»³¹.

В течение лета и осени 1916 года в департамент полиции непрерывным потоком стекались тревожные донесения из провинции. Все их авторы почти в один голос сообщали о том, что инфляция и нехватка продуктов в городах вызвали рост недовольства и дали пищу для диких слухов. Когда рабочие, отработав долгий день на заводе или фабрике, идут в лавки за покупками, они находят там лишь пустые полки. И стачки, которые случались теперь все чаще, были, по сути, однодневными забастовками, дающими возможность рабочим сделать покупки. Департамент полиции отрицал какие-либо политические мотивы в этих беспорядках чисто экономического характера, уверенный в случайном их происхождении, а также в том, что профессиональные революционеры, большинство из которых находились в тюрьмах, сибирской ссылке или за границей, не имели влияния на массы.

Но он предостерегал, что экономические беспорядки могут легко принять политические формы.

В полицейском донесении министерству внутренних дел от октября 1916 года следующим образом описывается сложившаяся обстановка: «Необходимо признать безусловным и неоспоримым, что внутренний уклад русской государственной жизни в данный момент находится под сильнейшей угрозой неуклонно надвигающихся тяжелых потрясений, вызываемых и объясняемых исключительно лишь экономическими мотивами: голодом, неравномерным распределением пищевых припасов и предметов первой необходимости и чудовищно прогрессирующей дороговизной. Вопросы питания в самых широких кругах населения огромной империи являются единственным и страшным побудительным импульсом, толкающим эти массы на постепенное приобщение к нарастающему движению недовольства и озлобления. В данном случае имеются определенные и точные данные, позволяющие категорически утверждать, что пока все это движение имеет строго экономическую подкладку и не связано почти ни с какими чисто политическими программами. Но стоит только этому движению вылиться в какую-либо реальную форму и выразиться в каком-либо определенном акте (погром, крупная забастовка, массовое столкновение низов населения с полицией и т. п.), оно тотчас же и безусловно станет чисто политическим»³².

Осенью 1916 года шеф петроградского корпуса жандармов докладывал:

«Исключительная серьезность переживаемого страною исторического момента и те неисчислимые катастрофические бедствия, коими могут угрожать всему жизненному укладу государства возможные, в близком будущем, бунтарские выступления озлобленных тяготами повседневного существования низов населения империи, по убежденным мнениям лояльных элементов, — властным образом диктуют крайнюю необходимость спешных и исчерпывающих мер к устранению создавшейся неурядицы и разрежению излишне сгустившейся атмосферы общественного недовольства. Половинчатость в решениях и какие-либо полумеры случайного характера, как показал опыт последнего времени, при настоящих условиях совершенно неуместны»³³.