Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

Отъезд Малиновского из Поронина — в бодром настроении и полном согласии с Лениным и его близкими[426] — произошел в момент, когда Ленин строил планы в связи с началом войны. Едва он 24 (11) июля завершил слушания по делу Малиновского, как на следующий день, 25 (12) июля, пришло известие о венском ультиматуме Сербии. Он ждал, что это приведет к войне, а большая война — к революции в его стране, и горячо поздравлял далекую возлюбленную «с приближающейся революцией в России»![427] Если он еще до окончания разбирательства в комиссии послал своего лучшего агента в охранке на новые дела[428], то, видимо, имея в виду использовать его так, чтобы причинить наибольший вред царизму и принести пользу его противникам. Малиновский, написав Ленину 24 июля 1914 г. из Кракова, что надеется доехать до Петербурга через Варшаву 29 (16) июля, доказал свое намерение вернуться в российскую столицу, вопреки обещанию, данному охранке.

В Варшаву, откуда по известной железной дороге за день можно было добраться до Петербурга, Малиновский мог попасть из Поронина кратчайшим путем — через границу по австрийским проходным свидетельствам для жителей приграничной полосы[429] (обычная уловка ленинских соратников) и русско-польский Люблин. Если он предпочел сделать большой крюк через Краков, то, по-видимому, намеревался с документами от краковской корпусной комендатуры, отвечавшей за Ленина, ехать в Варшаву поездом через Берлин. Потом он рассказывал, что, едва оказавшись в Варшаве, застигнутый войной, вступил (неясно, добровольно или нет) в русскую армию[430]. Служил, по собственным словам (и словам российских историков), под русскими знаменами, пока — опять-таки по российским данным — не угодил в немецкий плен. Однако российское Министерство внутренних дел получило сведения, будто он записался добровольцем во французскую армию[431], а хорошо информированная заграничная русская социал-демократическая печать позже сообщала, что «Малиновский перед войной находился в Берлине и был там после объявления войны задержан», наводя внимательного наблюдателя на мысль, «не служит ли Малиновский германскому правительству, так же как служил русскому»[432].

Газетное сообщение о пребывании Малиновского в Берлине перед войной и после объявления войны подтверждает, что из Кракова он поехал в Берлин или через Берлин, предположительно для того, чтобы получить инструкции либо наметить совместный план действий с германской разведкой. Таковой, возможно, заключался в том, что Малиновский — соответственно сведениям российского Министерства внутренних дел — сначала отправится в качестве разведчика за линию западного фронта, где тысячи русских эмигрантов, в том числе патриотически настроенные большевики, вставали добровольцами под французские и бельгийские знамена. Вместо или после этого он мог, выполняя поручение Ленина, следовать через Варшаву в Петербург. Точных данных о его передвижениях в первые дни и недели войны нет. А. С. Серебренников[433] писал (без указания источников), что Малиновский добровольно записался в русскую армию с разведывательными целями по заданию австрийцев, а потом так же добровольно сдался немцам в плен. В. М. Жухрай[434], не зная предыстории, предположил, что германская разведка завербовала Малиновского в плену, сделав его провокатором среди русских военнопленных. Общей для всех версий является убежденность, что в начале войны Малиновский работал на секретные службы центральных держав. Она естественным образом вытекала из его тесных рабочих отношений с Лениным. Как стало известно Департаменту полиции, «немцы использовали Малиновского для организации революционной пропаганды среди русских военнопленных, содержащихся в немецких лагерях»[435].

Ленину отсутствие Малиновского после начала войны дало повод избавиться от бремени «провокатора» в собственном партийном руководстве: он объявил его мертвым. Запустив ложные сведения о смерти Малиновского в печать (или воспользовавшись ими), они с Зиновьевым три дня (18–20 [5–7] октября 1914 г.) трудились над высокопарным некрологом с выражением вечной признательности якобы павшему товарищу, к сожалению, совершавшему порой серьезные ошибки[436]. Это свидетельство очередного обмана, в котором, «конечно, каждое слово… было тщательно продумано»[437], они анонимно опубликовали уже в Швейцарии в 33-м номере возобновленной газеты «Социал-демократ» от 1 ноября 1914 г.