Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924

* Бухарин попросил помилования для Г.Семенова (New York Times. 1922. August 6. P. 16). На показательном процессе над Бухариным шестнадцать лет спустя в связи с обвинением его в планировании террористических актов против советских вождей всплыл и этот эпизод с Семеновым (Jansen М. A Show Trial under Lenin. The Hague, 1982). Семенов, как и Бухарин, сгинул в период сталинских чисток.

Судьям было велено объявить, что приговоренные к смерти будут казнены «в том случае, если партия эсеров не откажется от методов вооруженной борьбы и террора против Советской власти»¹⁵⁹. В январе 1924 г. смертные приговоры были заменены пятью годами тюремного заключения. Об этом заключенные узнали лишь через полтора года, которые они провели на Лубянке в ожидании расправы.

Казнь их все же нашла. В 30-е и 40-е годы, когда уже не оставалось опасности террора против советского руководства, эсеров систематически истребляли. Только двум активным деятелям эсеров — двум женщинам — довелось пережить Сталина¹⁶⁰.

* * *

Культурная жизнь при нэпе внешне продолжала сохранять относительное многообразие первых послереволюционных лет. Но уже начались процессы, которые вымостили дорогу тупому единообразию сталинской эпохи. Ведь коль скоро утвердился принцип, что культура должна подчиниться интересам партии и что ее задача содействовать построению коммунистического общества, а инструментом претворения этого принципа в жизнь стало введение цензуры и государственной монополии на всю печатную и сценическую продукцию, превращение культуры в беспрекословную служанку политики стало лишь вопросом времени.

Удивительно, но в данном случае стремление к единообразию шло как бы снизу. Партийные лидеры оказались перед трудным выбором. Они хотели, чтобы культура служила им, однако понимали, что ни при каких условиях нельзя рассчитывать, что искусство и литература станут производить заданную продукцию по плану, словно винтовки или трактора. Поэтому они остановились на компромиссе: заставить замолчать откровенных антисоветчиков и терпеть попутчиков. Эту позицию сформулировал Троцкий: «Есть области, где партия руководит непосредственно и повелительно. Есть области, где она контролирует и содействует. Есть области, где она только содействует. Есть, наконец, области, где она только ориентируется. Область искусства не такая, где партия призвана командовать»¹⁶¹.

На практике такой подход означал, что за художественным творчеством власти намерены пристально следить, хотя и не вмешиваться непосредственно; журналистику наставлять; а в области высшего образования и науки руководить¹⁶². И действительно при нэпе, когда в сфере торговли и кустарного производства власти разрешили частное предпринимательство, едва ли было возможно соблюдать неизменно жесткую позицию по отношению к духовной сфере¹⁶³. Этих взглядов придерживались Ленин и Бухарин.

Такая терпимость к культуре «классово чуждой» проявлялась на фоне яростных нападок самозваных «пролетарских» писателей¹⁶⁴. В большинстве своем это были бесталанные графоманы, не снискавшие признания читателей и вскоре всеми позабытые: по словам директора Госиздата, его предприятие не получило «ни одного запроса на пролетарского писателя»¹⁶⁵. Их судьба целиком зависела от покровительства государства, которое им бы не хотелось ни с кем делить. Чтобы добиться благосклонности властей, они рядились в коммунистические одежды, обличая политически нейтральную литературу в контрреволюции и требуя, чтобы вся культура служила большевистской идеологии¹⁶⁶. Они пользовались поддержкой полуобразованных партийных руководителей, как правило, по своему происхождению не обремененных интеллигентскими «предрассудками», которых партия бросила на «культурный фронт». Эти чиновники не могли взять в толк рассуждения о том, что творческая интеллигенция, и только она исключительно, не нуждается в партийном контроле¹⁶⁷. Им благоприятствовало то обстоятельство, что в начале 1924 г. Троцкий, главный сторонник терпимого отношения к попутчикам, стал терять свое влияние в РКП(б).

Борьба достигла той напряженности, когда партия уже не могла оставаться в стороне. И в мае 1924 г. ЦК выразил свою позицию в несколько двусмысленно звучащей резолюции, принятой XIII съездом, в которой говорилось, что хотя ни одна литературная школа или «направление» не имеют, права говорить от имени партии, но все же следует предпринять меры для «урегулирования вопроса о литературной критике»¹⁶⁸. «Впервые неполитическая литература стала предметом обсуждения партийного съезда. И в последний раз партия формально сохранила ее нейтралитет между различными литературными "течениями, школами и группами"; и этот нейтралитет едва ли мог долго сочетаться с необходимостью тщательного контроля литературной продукции в свете партийных установок»¹⁶⁹.

Идеологический контроль и гонения не обошли и науку: в 1922 г. началась кампания против релятивистской теории Альберта Эйнштейна и других «идеалистических» учений.

* * *