Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»

Симонов в письме от 28 февраля приносит свои извинения, говорит, что очень ценит помощь итальянца, но последние события ставят его «в несколько затруднительное положение». Он не стал объяснять причины, заставившие советское правительство приостановить репатриацию и потребовать отзыва паспортов. «Мне сложно поддерживать связь с моим правительством, чтобы получить инструкции по данному вопросу»[239].

Добрые отношения с Гроссарди оказались под угрозой. Было ясно, что итальянец никогда не поверит тому, что советский коллега не в курсе мотивов своего руководства, и подумает, что от него скрывают правду. Чтобы смягчить напряженность и не допустить разрыва с Гроссарди, Симонов изложил причины решения Москвы в облегченной версии (письмо от 9 мая). Дескать, сейчас нет возможности принять необходимые меры для обеспечения переезда иммигрантов через Европу, есть риск того, что они могут оказаться легкой добычей «недобросовестных агентов». При этом выражалась надежда, что в ближайшее время будут созданы необходимые условия для транзита[240].

Итальянец какое-то время колебался, чувствуя свою ответственность не только перед советским консулом, но и перед репатриантами. Имея на руках разрешение австралийцев и удостоверения-паспорта Симонова, он мог «проштамповать» их и никто бы не помешал эмигрантам отплыть на родину[241]. И все же Гроссарди вернул документы.

Симонову приходилось выслушивать возмущенные протесты соотечественников, настроившихся на отъезд.

Из письма Чичерину, датированного 9 февраля 1921 года:

«…Инструкции Комиссариата об удержании русских до новых распоряжений в Австралии ставят меня в очень затруднительное положение… Русаки здесь подняли целый шум. Дело в том, что до этих инструкций я всеми силами старался устроить возможность выехать в Россию для всех, кто сможет и желает уехать, уплатив за свой проезд. Инструкции как раз совпали с тем, что я добился возможности уехать для тех, кто желает, через Францию и Италию»[242].

Симонов сообщал о том, что эмигранты требуют предъявить им эти «инструкции», а он этого сделать не в состоянии. Хорош бы он был, если бы сказал, что опирается только на неподписанное письмо! «У меня требуют пояснений, почему я не выдаю паспортов, а на мое заявление, что я имею инструкции, согласно которым я советую им удерживаться до следующих Ваших распоряжений здесь, они не верят и требуют, чтобы я показал эти инструкции. Инструкций же этих показать, конечно, в таком виде, в каком я их получил, не могу»[243].

Прошло больше двух месяцев, пока не пришла телеграмма Чичерина, которую 16 апреля 1921 г. Красин переслал из Лондона. В ней без обиняков предписывалось «прекратить выдачу виз вплоть до дальнейших распоряжений» (“Stop issuing visas and inform no one will be admitted until further notice”)[244].

То, что Москва давала Симонову официальное поручение, могло порадовать – наконец-то с ним соизволили вступить в оперативную переписку! Но поручение оставляло горький осадок. Сколько всего было сделано и всё насмарку!

Эмигрантская общественность кипела. Телеграмма из Москвы не успокоила репатриантов, которым проще было во всем винить Симонова, а не советское руководство. Оно далеко, а консул – вот он, здесь, с ним и нужно разбираться. Наверняка это он все плохо организовал, не согласовал, и вот результат[245].

6 мая 1921 года Симонов докладывал Чичерину, что выполнил оба его распоряжения – письменное и телеграфное. В результате активизировались противники советской власти и возникли серьезные проблемы.

«Как Ваше письменное распоряжение, так и эта телеграмма подняли уйму споров между русскими. Те, кто все время старается найти что-либо против Советского правительства, стараются использовать это распоряжение против Советской власти. Некоторые из них прикидываются в данном случае сторонниками Советской власти и распространяют между невежественными русскими, что это вовсе не Ваше распоряжение, что Советское правительство как раз наоборот нуждается в рабочих и хочет, чтобы русские приезжали в Россию немедленно, что это мой личный трюк, что австралийское правительство не хочет выпустить русских из Австралии и для этой цели оно купило меня, и я работаю для австралийского правительства против интересов Советской России. И из всего этого выводят необходимость ‘демократического контроля надо мной „русской колонией“ – их старая песня, которую они поют все прошлые три с половиной года, со дня моего назначения»[246].