Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»

«Фактически в ходе общения с присутствующими на этих встречах (в Русском общественном клубе – авт.) мне приходилось играть разные роли, чтобы у каждого из них сложилось различное впечатление от общения со мной. А для всех вместе я старался представить себя как человека, который любит хорошо пожить, получает удовольствие от веселой жизни с обилием хорошей пищи и напитков. Я считал, что такая моя репутация всегда обеспечит выход из любой затруднительной ситуации. Я позволял себе выглядеть человеком материально обеспеченным, преувеличивал объем доходов от моей медицинской практики и всегда проявлял настойчивую инициативу, когда речь шла об оплате каких-то общих расходов. Одним словом, я стал настоящим бонвиваном. Я знал, что такое поведение должно нравиться людям с русским характером и привлечет ко мне тех (некоторые из них окажутся для меня полезными), кто не может позволить себе расходовать деньги так свободно. Однако играть подобную роль постоянно было очень непросто, так как мне было тяжело выдерживать напряжение от многих обязанностей. Моя медицинская практика росла, а симфонический оркестр, которому я посвящал тридцать часов в неделю, превратился в настоящую рабочую нагрузку»[410].

Существуют различные версии первого знакомства Бялогурского и Петрова. По словам последнего, их свел Пахомов, не подозревавший о секретной службе врача-музыканта. Бялогурский утверждал, что Петрова ему представила некая Лидия Мокрас. В годы войны она служила медсестрой в Красной армии и попала в плен. После победы, чтобы избежать репатриации, вышла замуж за чеха Виктора Мокраса, с которым познакомилась в лагере для перемещенных лиц в Аахене, и оба эмигрировали в Австралию. Лидия информировала врача-поляка о третьем секретаре посольства, его взглядах и привычках. Именно от нее поступили сведения, что Петров – «большая шишка» в посольстве и «любит девочек»[411]. Этой версии придерживается Р. Манн, опирающийся на документы АСИО.

Будущий перебежчик так описывал свое знакомство с Бялогурским: «Черноволосый, бородатый мужчина. Возраст – между 30 и 40. Он слегка поклонился и сказал по-русски с заметным иностранным акцентом: „Очень рад встрече“»[412].

Перед Бялогурским стоял невысокий, плотный мужчиной с седеющими волосами и круглым лицом. Присмотревшись, поляк дал ему такую оценку:

«Первый вывод был о его полнейшей бесстрастности. На круглом лице Петрова не отражалось не малейшего признака каких-либо чувств или эмоций. Когда он смеялся, это звучало от души, но смех никак не отражался в его глазах. Он смотрел на мир подозрительно и говорил мало. Ходил немного вразвалку, а татуировка якоря у основания его большого пальца на левой руке подтверждала мое впечатление о том, что когда-то в прошлом он был моряком. Я сразу же понял, что за бесстрастной малоподвижностью Петрова скрывается хитрый и живой ум»[413].

Не худшая характеристика для разведчика.

Резидент был доволен, завязав отношения с человеком левых убеждений, имевшим разветвленные связи в иммигрантской среде. Его хирургическую клинику посещали поляки, русские, чехи и выходцы из других восточноевропейских стран. Бялогурскому было многое известно и он мог послужить ценным источником информации. Подкупали «прогрессивные» убеждения врача, усиленно демонстрировавшиеся им симпатии к коммунистическому движению и членство в Совете мира Нового Южного Уэльса. Русского с поляком сближало также то, что оба потеряли родителей. О матери Михаила уже говорилось, а его отец умер в гитлеровском концлагере.

Свои контакты с Бялогурским Петров согласовал с центром. Получив добро на разработку поляка, он присвоил ему кодовое имя «Григорий», не подозревая, что тот работал на австралийскую разведку и у него уже имелся рабочий псевдоним – Diabolo. Бялогурский и впрямь смахивал на дьявола – со жгучей черной бородой, импульсивным и взрывным характером. Ему было ясно, что Петров считает его подходящим «материалом» для вербовки[414]. Это его не пугало, напротив, делало их общение еще более захватывающим.

Петров не ломал голову над тем, зачем Бялогурскому знакомство с советским консулом. Ответ, как ему казалось, лежал на поверхности. Знакомство с дипломатическим представителем СССР должно быть интересным любому прогрессивному человеку, давая возможность получать из первых рук сведения о самой лучшей и свободной стране мира.

Они стали общаться все чаще. Петров вспоминал: «Ни один из моих визитов в Сидней не проходил без того, чтобы я не позвонил ему прямо из аэропорта, заехал к нему домой или не пообедал вместе с ним в ресторане „Адриа“ на Кингз-кросс, который славился отменной континентальной кухней»[415]. Бялогурский оказывал Петрову массу мелких услуг, например, подвозил на своей машине.

Знакомство постепенно переросло в приятельские, почти дружеские отношения. Они перешли на «ты». Стали завсегдатаями сиднейских пивнушек, ресторанов и ночных клубов. Вместе проказничали в квартале красных фонарей.