— Вам с отцом, с матерью недолго жить; вырастете — прочь улетите. А я, — говорит, — мужик глуп, мне глодать хлуп!
Так всего гуся и выгадал себе. Барин засмеялся, напоил мужика вином, наградил хлебом и отпустил домой.
Услыхал про то богатой мужик, позавидовал бедному, взял зажарил целых пять гусей и понес к барину.
— Что тебе, мужичок? — спрашивает барин.
— Да вот принес вашей милости на поклон пять гуськов.
— Спасибо, братец! Ну-ка раздели промеж нас без обиды.
Мужик и так и сяк; нет, не разделить поровну! Стоит да в затылке почесывает. Послал барин за бедным мужиком, велел ему делить. Тот взял одного гуся, отдал барину с барыней и говорит:
— Вы теперь, сударь, сам третей!
Отдал другого гуся двум сыновьям, а третьего — двум дочерям:
— И вы теперь сам третей!
Остальную пару гусей взял себе:
— Вот и я сам третей!
Барин говорит:
— Вот молодец, так молодец! Сумел всем поровну разделить и себя не забыл.
Тут наградил он бедного мужика своей казною, а богатого выгнал вон.
Был старик и у него один сын. Он ростом был маленькой. Звали его Фома. И делал он рогозяные берда. Делал берда и не знал он горя никогда.
Потом этот Фома услыхал: богатырь богатыря побивает, именье отбирает. И сбирается с богатырем воевать. А мать и отец его разговаривают:
— Ой, Фома, делал бы ты берда, так не видал бы ты горя никогда!
Нет, Фоме не терпится ехать, и ехать надо с богатырем воевать. Кинул рогозенко на свою гречуху, поехал. Уехал на чисто поле, спокаялся:
— У отца-матери, — говорит, — не благословился!
Взял Фома с дорожки воротился, у отца-матери благословился. Едет и думает:
— Что же я, говорит, — еду? У богатырей, — говорит, — булатные сабли, мушкантанты, а у меня, — говорит, — ничего нет!
Увидел в коньем навозе жуков: жуки ползают. Как сдернул с себя шляпу, как хлопнул! Слез, сосчитал: убил шляпой сто офицеров, девяносто командеров, а мелкой силы и сметы нет (это жученков). И опять едет. И одумался:
— И что же, — говорит, — еду, и ничего у меня в руках нет, а еду с богатырем воевать!
Увидел: у дороги лемех стоит. Взял слез с гречухи, выдернул отрез у лемеха, повесил на лыко, через плечо перекинул, поехал.
Приезжает к богатырским палатам: все на замках, все на цепях. Как хватил свой отрез, начал по цепям, по замкам бить. Пустил свою гречуху на двор. Богатырской конь услышал лошадиный дух, заржал. Богатырской конь ест белоярую пшеницу. Он пустил свою гречуху к богатырскому коню; гречуха чуть ... головой отбила богатырского коня от пшеницы.
Забился к богатырю в палаты, расхаживается. Богатырь спит богатырским сном. Фома:
— Что, — говорит, — если сонного погубить — не честь, не хвала и не добро слово!
Богатырь стал пробуждаться, а Фома под лавку закататься.
— Что, — говорит богатырь, — этака за гадина без докладу зашла, да все палаты растворила?
Фома из-под лавки выскочил:
— Как, я то-гадина? Я приехал с тобой побратоваться!
— А ты, — говорит, — кто такой?
— Я новый богатырь, Фома Берденик!
— А где станем, — говорит, — братоваться мы с тобою? На чистом поле или здесь?
Фома Берденик:
— Конечно, на чистом поле, — говорит.
Выехали на чисто поле. Застигает темная ночь. Богатырь задергивает шелковы шатры. Фома Берденик поставил три батожка да свою рогозенку раскинул, закрылся и лежит. Фома Берденик вздыхает, что «правду отец-мать говорили, что Фома делай берда, не узнаешь горя никогда! Теперь горя хвачу с богатырем братоваться!».
А богатырь думает, что «этака гадина какими-нибудь хитростями хочет сделать со мной братоваться!».
Тот вздыхает со всех печеней и другой: обоим не спится.
Стало от свету отделять, этот богатырь и кричит из шатра:
— Новый богатырь, — говорит, — Фома Берденик, ступай вот, — говорит, — сильного, могучего богатыря побей, да мне знак привези, тогда, — говорит, — я с тобой и братоваться стану!
Фома Берденик сел на свою гречуху, поехал к тому богатырю. Все на замках, все на цепях. Как зачал этим отрезом опять пазгать, все охлестал. Опять богатырской конь услышал, заржал. Фома Берденик пустил свою гречуху, заходит в палаты. Богатырь спит богатырским сном. На заборе висятся эти булатные сабли у богатыря. Фома Берденик снял булатную саблю, свыше горла и приткнул ко стене-то, да и засопел богатырю под ухо-то. Как богатырь махнул своей головой и отнес свою голову, значит.
Фома Берденик:
— Какой, — говорит, — знак везти к этому богатырю, который спит в шатрах?
— Давай, голову, — говорит, — повезу!
Прикатил к порогу голову ту, а через порог-то не может перекатить-то. Нашел бечевку, уши-то проткнул у богатырской-то головы, бечевку ту вдернул в уши те, привел свою ту гречуху, да за хвост и привил богатырскую голову. И едет.
А тот из шатров-то и смотрит в подзорную трубу.
— Вот, — говорит, — ладно я не стал с ним брататься! Я не смел с ним братоваться. Вон ведь, сильного могучего богатыря убил — убил, и насмехается еще!