Русская семерка

Борис остановил «пикап» на стоянке такси, крикнул топтавшемуся у машины водителю:

– Эй, где здесь больница?

– Идите!.. – сказал Алексею Федор и, с явным напряжением подняв левую руку, медленно перекрестил его.

19

– Проснись! Уже пять тридцать! Проснись! – Джуди трясла Алексея за плечо.

Он открыл глаза. Не узнавая, посмотрел на нее.

– Ты просил разбудить в пять десять! Уже двадцать минут я тебя бужу! Вставай!

– Угу… – пробормотал Алексей, засыпая снова.

Поезд, тяжело громыхая колесами, заскрипел, истошно взвизгнули тормоза. Медленно, как больное животное, остановился. Стало тихо, только на верхней полке громко храпел пожилой мужчина, подсевший к ним поздно вечером. В тесном купе, где вдоль стен тянулись узкие спальные полки, – по две с каждой стороны, – дышать было нечем.

Джуди одним движением сдернула с Алексея одеяло. Но он спал одетый и никак на это не отреагировал. Тогда, окончательно разозлившись, она схватила его за плечи, рванула на себя и столкнула на пол. Раздался глухой стук.

– Е…а мать! Ты что? Ох…а?! – Алексей растерянно сидел на полу и потирал ушибленный бок.

– Поезд остановился. Ты просил… – начала Джуди, но Алексей не дал ей договорить, вскочил и выбежал в коридор.

Через несколько секунд он вернулся.

– Одевайся! Выходим! Быстрей! – он торопливо накинул свой полушубок, схватил их рюкзак и вышел из купе.

Джуди двинулась за ним.

В полутемном коридоре было пусто. Все двери в купе были закрыты, только в конце вагона из открытого купе проводника падал слабый желтый свет. Из туалета резко пахло хлоркой.

– Куда вы? – удивился проводник, носатый, восточного типа молодой парень. – Я ж тебе сказал, это Пермь. А у вас билеты до Свердловска. Иди, дорогой, спи!

– Нет, мы передумали, – Алексей протянул руку Джуди, помогая спрыгнуть со ступенек вагона.

– Во народ! – не унимался проводник. – До Свердловска, понимаешь, еще день ходу, а они выходят!

Алексей, не останавливаясь, потащил Джуди вдоль по перрону.

– Сколько времени? – спросил он.

– Двадцать минут к шести! – Джуди никак не могла запомнить, как правильно называть время, и всегда делала ошибки. Обычно Алексей смеялся над этим, часто спрашивал время, когда было не нужно, но теперь он даже не улыбнулся. – Почему мы здесь вышли?

– Надо. Дело у меня в этом городе, – он не выпускал ее руки из своей, больно сжимая пальцы.

Джуди тоскливо осмотрела пустой перрон. Редкие пассажиры, которые вышли из поезда, сосредоточенно тащили свои пожитки к вокзалу. Было холодно, тяжело пахло горелым углем, над паровозом поднимались густые серые клубы дыма.

Шестой день они пересаживались с поезда на поезд. Садились поздно вечером, выходили до рассвета. Алексей объяснял, что так меньше шансов встретить железнодорожную милицию, которая часто ходит по вагонам и в любой момент может их опознать.

Но шанс быть опознанными по их фотографиям, висевшим на станциях на стендах «Разыскиваются преступники», был весьма невелик. Потому что, кроме их фотографий, на этих стендах было еще с десяток других, и толпы людей, занятых своими заботами, проходили мимо таких стендов совершенно безучастно, даже не вскинув глаза на портреты разыскиваемых по всей стране преступников. А если бы кто и взглянул, и присмотрелся, и – что еще трудней – запомнил лица, отпечатанные на плохой желтой бумаге, из которой в США делают магазинные пакеты, то все равно опознать по этим фото Джуди и Алексея было почти невозможно. Джуди сама себя узнавала с трудом. Ее фото было увеличено с карточки в паспорте, и со стенда на нее смотрела юная, симпатичная, длинноволосая, чистая американка в легкой кофточке, с глазами, хорошо оттененными умелой косметикой, с улыбкой, открывающей хорошие, сияющие белизной зубы… А теперь она уже не помнила, когда в последний раз чистила зубы. Она стояла перед стендом в валенках и какой-то ужасной куртке, бритоголовая под платком, с запавшими ненакрашенными глазами – Золушка перед портретом принцессы. А узнать Алексея было еще трудней – он перестал бриться и быстро оброс короткой бородкой-щетиной и усами.